Книга Револьвер - Изабелла Сантакроче

А потом вот что произошло. Колесо обозрения. Справа. Поднимается вверх. Поднимается в голубое небо. Мы сидим на его сиденьях. Нашу грудь по диагонали пересекают ремни безопасности. Мы их не сняли. Я ей сказала, что мне хочется подняться туда. Я видела, как оно медленно вращается. Очень спокойно. Наша противоположность. Мы бежали, не двигаясь. Мысленно. Никто из нас двоих не оценил этого момента. Другое пространство. Поздороваться и потом расстаться. И больше не звонить друг другу. И ничего другого. Мы сидели на карусели. Я боялась, что она отцепится. Что рухнет. Из-за перевеса. Ее тело. Гуляющие внизу матери с детьми. Сахарная пудра. Цыгане. Гнусность прохожих. Все казалось художественной инсталляцией из бумаги. Той, что исчезает, если на нее подуть. Я ее сделала. Я уже знала, что мне придется за нее заплатить. Я ей сказала, что выкидыш — моя выдумка. Что я никогда никого не ожидала. Что ненавижу своего мужа-придурка. Что мне противно видеть ее такой толстой. Что я бешусь из-за того, что произошло. Что я влюбилась в подростка. Что мы больше никогда не увидимся. Почему ты стала такой мерзкой? Ты должна рассказать мне. Почему ты так быстро сдалась. Я говорила, опустив голову. Я стреляла ей прямо в лоб. Забыв о деликатности. Не выбирая слов. Ничего не боясь. Я говорила, что мне противна она такая огромная. Побежденная. Что я все время думала, что в один прекрасный день она поднимет бунт. Против своего мужа. Против заключения. Против бездеятельности. Побежит. Как она в тот раз бегала на фабрике. Когда мы устраивали соревнование, кто быстрее прибежит к нашей тараканьей гостиничке. Ты летела как ветер. В короткой юбчонке. Твои ноги. Ты была прекрасна. Я так разозлилась, потому что в ней видела поражение. Кто такая я, чтобы судить ее. Что такого я сделала, что позволило бы мне изрекать здесь сентенции. Она уставилась на меня. Потом взорвалась. Я ненавижу тебя, Анджелика. С тех пор, как мы работали на фабрике. Я всегда думала, что ты чокнутая. Потаскуха-дешевка. Когда ты ушла, я была довольна. Выбросила тебя из головы. Ты говоришь, что чувствуешь ненависть к своему мужу, но не убегаешь. Ты трусливее меня. И ты еще меня упрекаешь. Говоришь, что я тебе отвратительна. А ты отвратительна мне. Вдвойне отвратительна. Посмотри, как ты опустилась. Посмотри на свое лицо. Ты выглядишь как проститутка. Ты влюбилась в мальчишку, как постаревшие мужчины влюбляются в девочек. Ты бежишь за вечной молодостью. Наклей свою жизнь на свои воспоминания. Ты никогда не хотела проигрывать. Но мы проиграли. Ты ничего не стоишь. А потом пустота. Разбитое стекло. Парализующая истина. Что настоящее. Что ложное. Из чего сделана дружба. Я вышла. Она осталась. Я стояла внизу. В блестящем платье. С синяками на коленках. Губная помада размазана по подбородку. Я осталась на скамейке, чтобы рассмотреть ее. Она из тех, кто голосует. И их подбирают. Ты не знаешь, откуда они приехали. Куда едут. Потом их теряешь. В этот миг я ее даже не ненавидела. Возможно, она сделала это на самом деле. Собака, усевшаяся у моих ног. Ветер поднимал мешочки. Я видела, как она качается. Совсем одна. Там, на самом верху. Уже далеко. И ничего другого.

Я колотила кулаками по рулю. Я пыталась рассердиться. Я должна была взбеситься. Я должна была взбеситься поневоле. Ты отдаешь себе отчет в том, что с тобой произошло? Тебя грязная корова назвала потаскушкой-дешевкой. Все пропало. Ты рассердилась. Взбешена. У тебя были причины взбеситься. Та, которую ты считала своей лучшей подругой, всегда тебя ненавидела. Понимаешь, всегда. Не один месяц. Не один год. По крайней мере два. Нет. Всегда. Ты это заслужила? Попробуй подумать, заслужила ли ты это? Ты это заслужила? Давай, скажи. Потом, что она тебе еще сказала? Ах, да, что просто обрадовалась, когда ты ушла. А почему бы и нет? Потому что ты перестала путаться под ногами. Ясно. Все сходится. Прекрасно, не думаешь? А если ты вспомнишь все, то она добавила, что всегда считала тебя чокнутой? С ума сойти. А что уж сказать о воспоминаниях и о старящихся мужчинах! Бедная дурочка. Она уже в шкафу обливала меня грязью. Мне показалось, что я слышу, как она сплетничает со своими платьями. Чего только она им не понарассказала. И почему она облила тебя всей этой грязью? Только потому, что ты была искренней, сказав ей, что она толстая. Я это сделала для ее блага. Только для этого. Чтобы она смогла понять, что для нее было бы полезно придерживаться диеты. А что еще. Ты вела себя прилично. Но ты сказала ей не только о том, что она толстая. Ты ей сказала, что она тебе неприятна. Она тебе неприятна. А что тут плохого? Скажи мне, разве это ужасно? И это я, которая всегда все ей отдавала! Я, которая, бросив ее, так сильно страдала! Я, которая была так счастлива, вновь увидев ее! Трусиха. Врунья. Обманщица. Пытаешься лелеять свою боль. Ты не можешь наплевать на все. Скажи ей эту проклятую правду! Наплевать на дружбу! На любовь! Наплевать и на Маттео! Я рассмеялась. Маттео, какое глупое имя! Смешное! Я громко, задыхаясь от смеха, произнесла это имя. Маттео. Бог мой, как смешно. Ха! Ха! Ха! Ха! Вероника, стокилограммовая нога!!! И опять я рассмеялась. Захлебывалась смехом. Я произносила имя Джанмария, и меня опять разбирал смех. Я вылетела на встречную полосу, потому что просто лопалась от смеха. Если кто-то, сигналя, меня обгонял, я посылала его подальше. Смеясь, указывала на него пальцем. Кривлялась. Высовывала язык. Катись туда! Боже мой, как смешно! Меня все страшно веселило. Невероятно! Комично! Уморительно! Я думала о свекрови и покатывалась со смеху. О своем беге на коньках, и от смеха у меня выступили на глазах слезы. Ха! Ха! Ха! Боже мой, какая же я безмозглая! Меня бросало из стороны в сторону, но я пыталась контролировать себя. Привести себя в порядок. Я получила противоположный результат. Истерика нарастала. Ха! Ха! Ха! Бог мой, я больше не могу!!! Вызовите скорую помощь!! Я видела всех. Выстроившихся в ряд. Обои, украшенные этими марионетками. Я видела Веронику, стокилограммовую ногу, запертую в шкафу, ее рот был набит попкорном. Джанмария с Библией. Обезьяна с бананом на заднице. Маттео с этим глупым мячом. Свекровь под ручку с курицей. Старуха с механической рукой в своей электронной кровати. Тетя в кресле на колесиках. Противник с нацепленными на его член куличами. Я покатывалась со смеху, пытаясь вести машину прямо. Я животик надорвала. Я описалась. Я никогда так сильно не смеялась. Я смеялась сильнее, чем те сопляки. Прямо курам на смех. Если сложить весь мой смех и то, как смеялись надо мной, то теперь смеху было намного больше. Даже из-за Якопо-абажура я никогда не покатывалась со смеху. Потому что я смеялась над ним уже после того, как годами считала его незаменимым в моем узком кругу чувств. Это случилось ночью. Я возвращалась после привычной для меня в те времена вылазки. Я была отпетой четырнадцатилетней девчонкой. В ту ночь мы заставили нашего избранника лишить меня и Мариеллу девственности. Избраннику было восемнадцать лет. Ла Мазерати. Сапожки с металлическими носами. От его отца-преступника в смокинге несло сладковатыми духами. У него в доме был покрытый сукном стол, и там играли в карты. На мебели бутылочки Кампари. Фотографии блондинок. Ла Мазерати со стерео. Избранник тайком его стащил, чтобы прийти к нам на стоянку. Мы поджидали его в грузовике. Страшно накрашенные. Курили сигареты. Я, подняв голову, стояла впереди. Я пустила музыку на всю мощь. Глядя в зеркальце, я подкрашивалась. В то время мы обожали бегать по автостраде как безумные. Мы придумывали, что за нами гонятся полицейские. Мы грабили банки. Мариелла стреляла из автомата. Я бросала бомбы. Я высовывала голову из окошка и кидала их вместе с падавшими мне на глаза волосами. Я постоянно их бросала. Против всего. Против мерзости жестокого и грязного отрочества. На стоянке мы бесились, поднимая пыль. Как-то ночью мы приняли решение, что он именно тот человек, который лишит нас девственности. Мы выбрали его, потому что у него уже был опыт. Потому что он нас очаровал и был старше нас. Потому что он трахался с преподавательницей физкультуры. Эта женщина казалась нам точкой отсчета. В юбке с разрезом и с тремя килограммами туши, она кружила головы всем мужчинам. Особенно родителям учеников. Она была не такая, как другие учителя. На губах волосы и дурной запах изо рта. Разочарование из-за того, что она женщина, и печаль. В классе она сидела скрестив ноги. Была уверена в себе. Настоящая самка. И мы страстно хотели стать такими. Противопоставить себя тем образцам, которые мы видели в наших сомнительных семьях. Она отличалась от ее согнутой матери-прислуги. Отличалась от тети, которую никто ни разу не использовал. Отличалась от румынки, которой приходилось мастурбировать. Первой он лишил девственности Мариеллу. Потом настала моя очередь снять трусики. Мы надышались какой-то дряни, чтобы оглушить себя. Но все-таки мы очень боялись. Никто из нас двоих не почувствовал удовлетворения. Я была смущена, хотя притворялась, что все было прекрасно. Вернувшись, я искала у Якопо поддержки. Я обняла его, но он же был металлической лампой. Я отдавала себе отчет в том, что это смешно, и, рассмеявшись, бросилась на кровать. В самом начале я сдерживала смех, а потом я уже не могла удержаться. Я разбудила румынку, та стала меня ругать. Мне было трудно сдерживать себя. Я видела лампу, которая долгое время освещала мою комнату. Именно ее я страстно целовала и обнимала. Как она смогла так много дать мне! Какое астрономическое шутовство! Просто обсмеешься, взглянув на нее. Вот было смеху! Но это ничто по сравнению с тем, как я закатывалась смехом в машине. Я грохотала, гоготала. Из меня вылетал смех, как из печи булочки. И я думала. Безусловно, я думала. Разве можно не делать этого. И я, задумчивая, думала. Я думала, что, если наткнусь на Маттео, того мальчишку с таким потешным именем, я буду вести себя так. Я похлопаю по щекам этого школяра. Грациозно похлопаю. И скажу ему, гляди-ка какой красивый мальчишка!!! Но ты знаешь, что станешь очень красивым мужчиной? Повзрослев, чем ты займешься? Станешь пожарником? Я обойдусь с ним так, как он этого заслуживает. Буду смотреть на него сверху вниз. Соблюдая эту мерзкую дистанцию. Он микроб. Я великая, недостижимая женщина. Ты хочешь, чтобы я обратила внимание на какого-то незначительного сопляка-онаниста. Потому что, безусловно, заперевшись в сортире, он, нюхая трусики своей матери, мастурбирует. От смеха можно лопнуть! Какая веселая истерика!