Книга Саракш: Тень Странников - Владимир Контровский

Корвет ткнулся в причал, матросы проворно и сноровисто завели швартовные концы. Толпа на берегу не шелохнулась: нацеленная на неё спаренная автоматическая пушка на носу сторожевика недвусмысленно предупреждала, что необдуманных движений делать не стоит. Дылда Капустник тяжело вздохнул и шагнул на дощатый настил, зашатавшийся под ногами. Он атаман, царь и бог этого жалкого клочка суши, но в то же время жалкий вонючий червяк-гниловатый – ему надлежит встречать прибывший сюда патрульный корвет охраны Барьера и узнавать, зачем он прибыл, и чем он, Дылда Капустник, может служить воинам непобедимой Империи, будь оно всё проклято…

На борт сторожевика его не пустили (на это он и не рассчитывал, хотя надеялся, что ему кинут с корабля если не бутылку спиртного, то хотя бы пачку дурман-травы).

– Атаман? – полуутвердительно-полувопросительно произнёс стоявший на палубе человек с бескровным лицом, одетый в чёрное с серебром. Капустника пробрала дрожь – он хорошо знал эту форму, и знал эту манеру разговора (довелось узнать в своё время…).

– Так есть, ваша славность! – выпалил он, вытягиваясь в струнку. – Готов служить!

– Прекрасно, – бескровнолицый вяло шевельнул рукой, затянутой в чёрную перчатку, – Великому Кракену нужны готовые служить. Мы возьмём у вас четырёх рекрутов…

– Я выберу для вас лучших!

– Не перебивай меня, грязь. Лучшие определятся сами – отберёшь двадцать крепких парней, чьи тела ещё не сгнили от солёной воды и древесного сока, и пусть они решат, кто из них достоин служения потомку Владыки Глубин. Сами, в бою – голыми руками, хотя можно и ножами.

– До смерти, ваша славность? – пробормотал Дылда, потея от собственной смелости (ему повелели не перебивать, а он…).

– Безразлично. Это ты можешь решить сам. Мы будем смотреть отсюда – позаботься, чтобы это стадо не берегу нам не мешало.

Приказы, отданные людьми в чёрно-серебряном, надо исполнять как можно быстрее. Атаман рысью побежал на берег, рискуя свалиться в воду. С корвета видели, как он, яростно размахивая руками и отвешивая оплеухи, отдаёт распоряжения, как толпа отползает к стенам хижин, очищая площадку для боя, и как два десятка молодых мужчин, скинув с себя тряпьё (дабы продемонстрировать вербовщику свои мускулы), становятся лицом друг к другу. В руках у них тускло сверкали ножи: обитателям Внешних Островов разрешалось иметь холодное оружие (всё равно они им обзаводились бы, невзирая ни на какие запреты), а Дылда Капустник рассудил, что так он поймает сразу трёх рыб – потешит воинов-айкров кровавым зрелищем, отберёт для них лучших из лучших (победят те, кто уже умеет убивать), а заодно избавится от претендующих на титул атамана посёлка. Молодёжь подрастает, а он, Дылда, стареет, так пусть уж самых лучших – победителей – заберёт вербовщик, а тех, кто похуже, но тоже опасен, съедят головоноги.

Отойдя в сторону, атаман окинул взглядом берег – так, бойцы готовы, с корвета они хорошо видны (вербовщик будет доволен…), – и резко взмахнул рукой, словно разрубая что-то невидимое.

Над посёлком взлетел дикий крик, слитый из множества голосов. Мужчины с ножами набросились друг на друга со звериным рычанием – на песок брызнула первая кровь, и упали первые мёртвые тела, – а у хижин вопили и бесновались женщины, подпрыгивая и раздувая ноздри. «Ценность человеческой жизни» – такого понятия гниловатые не знали (и очень бы удивились, если бы кто-то попытался им объяснить, что жизнь человеческая – очень ценная штука), и женщины Внешних Островов были так же первобытно жестоки, как и мужчины. И сейчас эти женщины – и дети – выли от восторга, наблюдая, как на их глазах умирают люди.

Бой на берегу шёл без всяких правил. Правило здесь было только одно: убей, если не хочешь быть убитым, а как ты это сделаешь, это уже неважно. И поэтому разделение на две команды было более чем условным: победитель, повергнувший на песок своего соперника, мог тут же получить нож в спину от своего же товарища, дравшегося рядом. Побеждал не самый сильный и отважный, а самый подлый, умеющий быстро сообразить, у кого больше шансов выбиться в победители, и без промедления свести эти шансы к нулю одним ударом ножа.

Тела валились на песок, окрасившийся кровью. Дылда Капустник сжимал кулаки – ему тоже хотелось почувствовать, как под лезвием его ножа с хрустом разваливается живая плоть, и только многолетний жизненный опыт, обретённый атаманом среди крови и грязи Внешних Островов, удерживал его от нестерпимого желания принять участие в кровавом безумии. Атаман помнил, что вербовщику нужны четверо живых, и следил за ходом схватки – поножовщина могла ведь закончиться и тем, что на ногах останется всего лишь один из её участников. Следили за этим и с корвета, и когда четверо бойцов (остальные уже валялись на песке, мёртвые и умирающие), забрызганные кровью с головы до ног, замерли, переводя дыхание и примеряясь, кому теперь вспороть живот или вскрыть горло, с корабля ударила пушка.

Длинная очередь трассирующих снарядов пронеслась над головами гниловатых, обезумевших от запаха пролитой крови, и прошлась по зарослям, перерубив ствол высокой пальмы и взметнув над крышами хижин ворох срезанных листьев. Парни с ножами прервали драку и замерли, пошатываясь и очумело мотая головами.

– Вы, четверо, – прогремел голос, усиленный мегафоном, – на причал! Подойдите!

Плескалась вода, облизывая сваи причала. Пятеро гниловатых шли к сторожевику. Пятеро – Дылда Капустник сопровождал рекрутов: он атаман, и он должен довести дело до конца.

С борта корвета выдвинулся узкий трап, и по знаку человека в чёрно-серебряном четверо гниловатых гуськом поднялись на палубу сторожевика. Они не оглядывались – они прощались с прошлой жизнью, и не брали с собой ничего, даже воспоминаний – стоит ли воспоминаний дикая зона, гигантская тюрьма под открытым небом, где ты можешь умереть в любой день и в любую минуту? Из этой тюрьмы не сбежишь (Барьер – вон он, острые шпили энергоэмиттеров видны издалека), и единственная возможность из неё вырваться – это корабль вербовщиков. И неважно, что впереди – полная неизвестность: хуже, чем здесь, на Внешних Островах, уже не будет.

Атаман Дылда Капустник на борт не поднимался – его место здесь, на берегу, тут ему жить, и тут умирать. Но атаман не расстроился – он даже возликовал. С корвета ему бросили две пачки сухой дурман-травы и передали большую оплетенную бутыль с рисовой водкой – щедрая награда для гниловатого, честно выполняющего свой долг перед великой Островной Империей.

* * *

Палуба сторожевика мелко дрожала – корвет набирал ход, оставляя позади остров и бухту, похожую на распахнутую пасть исполинской хищной рыбы, усаженную каменными клыками береговых утёсов.

Вербованные, загнанные в тесный кормовой кубрик, специально предназначенный для таких, как они, молчали и терпеливо ждали, когда о них вспомнят. И дождались – дверь кубрика, железная дверь с тяжёлыми задрайками, с лязгом распахнулась, пропуская человека в чёрно-серебряном.

Человек этот пришёл один (если его и сопровождала охрана, она осталась за дверью), но он нисколько не боялся остаться лицом к лицу с четырьмя гниловатыми, у которых даже не отобрали ножи. Человек этот был наследником древней секты Карающих – он был уверен, что перебьёт гниловатых голыми руками, всех четверых, если они окончательно потеряют разум и кинутся на него. Гниловатые убивали, повинуясь своей порочной натуре, а для него убийство было искусством, наполненным мрачной эстетикой запредельного, – искусством, которым он владел в совершенстве.