Книга Заморозь мне `маргариту` - Лорен Хендерсон

На сцене вдруг возник Филип Кэнтли и что-то сказал Стиву. От меня не укрылось, что худрук обращается к помрежу с большим почтением. Судя по всему, Стив считал «Кросс» своей собственностью, а всех остальных – приблудными типами, временно бросившими якорь в его бухте. И горе тому, кто осмелится попросить о самом ничтожном пустяке у подчиненных помрежа напрямую…

По дороге в мастерскую я заглянула в кабинет Марджери. Честно признаюсь, в первую очередь мною двигало желание позлорадствовать. Не пристало обитателям хрустальных дворцов, в подвалах которых плавают трупы, бросать камни в тех, кто – слава богу – пока не находил трупов в своих жилищах.

– Вы говорили, можно заходить на чашку кофе в любой момент, – сказала я, просунув голову в дверь. – А сейчас?

Марджери оторвалась от кипы бумаг:

– А, Сэм! Да-да, заходите.

– Точно можно? – поинтересовалась я из вежливости, плюхаясь в кресло и пожирая глазами коробку с печеньем.

– Конечно! Мне как раз нужно сделать перерыв. К тому же я хотела расспросить вас об этой ужасной, ужасной… – она всплеснула руками, – неприятности.

Не могу винить Марджери за неудачное слово. По опыту знаю, что мало кто способен без крайней нужды произнести вслух «убийство».

– Вы ведь были там, да? Я имею в виду, когда… нашли? – Марджери включила кофемолку и, пока та пронзительно жужжала, благоразумно молчала.

Мы наслаждались божественным ароматом.

– Если б можно было сделать такие духи, – вздохнула я, – душилась бы ими каждый день.

Марджери поставила поднос на стол и села напротив.

– Хотите? – спросила она, открывая заветную коробку.

Песочное печенье! Я рабыня этой женщины по гроб жизни.

Марджери сняла очки, и они повисли на цепочке. На ней был один из тех кардиганов, которые считают себя куртками: темно-зеленый, отделанный шелковой лентой, и с золотыми пуговицами даже на карманах, где они были совершенно ни к чему. Элегантно и удобно. Будто Марджери приоделась для обложки женского журнала.

– Хотя вам ведь доводилось пережить подобное, – произнесла она довольно легкомысленно.

– Фто фнафит… – Я дожевала печенье и начала снова. – Что значит «подобное», Марджери? Мертвецы?

С Марджери Пикетт станется заподозрить меня в убийстве. Но делать нечего – песочное печенье! Да и кофе выше всяких похвал.

– Убийство, – афористично ответила я, – неповторимо.

Марджери на мою мудрость не клюнула. Вероятно, ей хотелось услышать что-нибудь более конкретное.

– Дело в том, – сказала она, подавшись вперед, – что полиция будет собирать информацию за несколько последних лет. И если им не удастся выяснить, что это за девушка, история ляжет несмываемым пятном на нашу репутацию.

– Так вы хотите выяснить, кто это? – заинтересовалась я.

– Почему бы нет? – переспросила Марджери, пристально глядя мне в глаза.

Я пожала плечами:

– Большинство людей сидели бы спокойно, надеясь, что само пройдет. Если полиции не удастся установить личность погибшей и определить, сколько времени она там пролежала, толку будет мало.

Это Марджери Пикетт, судя по всему, расстроило.

– С точки зрения убийцы, погреб – отличное место, чтобы спрятать тело. – Я внимательно следила за Марджери, но та не шевельнулась. – Труп мог бы пролежать там вечно.

– И как странно его нашли! – воскликнула Марджери. – А ведь она такая милая девушка! Я помню ее еще с тех пор, когда много лет назад она выступала здесь в цирковой труппе. Животных в труппе, естественно, не было. Она работала на трапеции.

Я не сразу поняла, о ком речь:

– Вы о Мэри?

– Да. – Марджери улыбнулась. – У меня очень хорошая память на лица. Я сразу же ее узнала.

– Надеюсь, в те цирковые гастроли никто не пропал? – заметила я небрежно.

– Ах, вроде бы нет, – разочарованно вздохнула Марджери и тут же добавила с надеждой: – Но в цирке работает так много людей…

Угу, с ее точки зрения, лучшей развязки не придумаешь.

– Баз много времени проводил с циркачами, – продолжала она. – Может, он знает что-нибудь.

– Баз работает здесь с незапамятных времен, да?

– Именно, милая. Он и Стив, наш помреж. Ну и я, конечно. Мы – все, что осталось от прежних лет. – Лицо Марджери просветлело. Она явно не понимала, что число лет, проведенных в театре, прямо пропорционально возможности задушить безымянную девицу и бросить ее в погреб. – Филип тоже здесь давно.

– А Бен?

– Пару лет, самое большее. Пришел сюда прямо из университета. Мне он понравился – именно то, что нужно Филипу: человек, который избавит его от организационной суеты. Филип в этом не очень силен. Он многое перепоручает Бену – этого я не ожидала. Филип никогда не вел себя так с другими помощниками. С приходом Бена Филип очень изменился. Этот юноша – первый зам, которого Филип воспринял всерьез. Бен – очень уравновешенный молодой человек. Филип прислушивается к его мнению. Знаете, милочка, наш худрук очень, очень упрямый. Но теперь он сплошь и рядом советуется с Беном. Раньше я и представить такого не могла. Мне кажется, Филип прочит Бена на свое место, хотя, конечно, не ему решать. В последний год Филип стал гораздо менее… воинственным, что ли.

– Это Бен ставил «Кто боится Вирджинии Вулф?» – Я обнаружила, что стоит Марджери начать говорить, как остается лишь время от времени подбрасывать вопросы.

– Да.

Последовала небольшая пауза.

– Вам понравилось?

– Очень хорошая работа.

– Похоже, вы не очень в этом уверены. – Я подлила себе еще кофе.

– Ну… – Марджери вздохнула. – Бен очень компетентен. Но ему не хватает изюминки. Понимаете, большинству режиссеров в нашей стране не хватает творческого начала. Они образованны, умны, прекрасно знают, как быстро смастерить спектакль, но они… недостаточно артистичны, что ли. В общем, до Питера Брука и Робера Лепажа[54]им всем далеко. Нынешние режиссеры предсказуемы, в их стиле нет неожиданности. Все, что от них требуется… – Марджери говорила тоном школьной директрисы, читающей нотацию, – это энергия и выдержка. Режиссеры ломаются точно так же, как актеры. Внезапно теряют уверенность в себе. На самом деле это ведь ужасная работа – ответственность за все, круглые сутки на ногах. Предполагается, что ты должен ответить на любой вопрос, какой только может прийти актерам в голову. А если во время репетиций вдруг понимаешь, что ничего не выходит, – уже все равно поздно. Ты должен продолжать работу, зная, что рецензии будут разгромными. Очень деморализует.

Я кисло изобразила сочувствие.