Книга Давайте, девочки - Евгений Будинас

Похоже, расчет оказался верным: пишущая машинка произвела на него впечатление. Как на человека, у которого всяк работающий неприкосновенен. Уж он-то знает, что это такое, когда перебивают мысль.

– Письмо черкануть вам всем теперь некогда… – ворчливо сказал брат. – Читать письма – и то некогда, какое там писать… Хоть бы звонил… Или ты на этот раз уже «совсем насовсем»?

Он имел в виду его прошлый приезд в Вильнюс.

3

Вспомнив к шестидесяти годам про завещание отца, Рыжюкас вознамерился прожить оставшиеся четверть века счастливо.

Что для него счастье, он теперь знал: это возможность каждый вечер прочитывать вслух написанное за день.

Спокойно оглянуться на прожитое и обо всем что знает написать по хорошей книге или хотя бы рассказу – про подобное намерение он в юности вычитал у Хемингуэя.

Только тогда он еще ничего не знал, поэтому и взялся описывать свою первую любовь, полагая, что это всем интересно и дело лишь в том, как написать… Но прошла жизнь, кое-что узналось, появился навык связно излагать. Правда, «по хорошей книге» написать уже не успеешь, тут хотя бы одну…

Но, чтобы надолго оторваться от текучки, ему нужны были деньги, причем немалые. У него всегда была семья. И куча любовниц, и уйма обязательств. И потребность шикануть, не ограничивать себя ни в чем. Всегда неплохо зарабатывая, все-таки он был барин…

Однажды он сел и подсчитал, сколько ему нужно для того, чтобы обеспечить себе безбедное существование, вместе с возможностью спокойно творить хоть до конца дней. И придумал, как это сделать.

За этим он прошлый раз и приехал в Вильнюс, в котором «буйной плесенью» уже расцветал капитализм. Выходило все складно: уехал вроде бы за границу, а вместе с тем – вернулся домой, на родину, в город детства.

В жизни Рыжюкас многому научился и теперь, собрав весь свой опыт и «в последний раз» отложив на время литературные упражнения, начал игру в бизнес. Буквально за неделю сочинил «гениальный» и прозрачный, как либретто одноактного балета, бизнес-план, под который довольно легко получил миллионный кредит.

За несколько месяцев он построил частную клинику – специально выбрав такую деятельность, в которой ничего не понимал. Он мечтал ни во что не вмешиваться, жить на проценты. Они с лихвой обеспечивали бы все его потребности, включая возможность заняться наконец любимым делом.

Его друзей такие планы восхищали. Тем более, что, как и всегда, поначалу у него получалось.

Только брат его предостерегал и призывал опомниться, но никакие предостережения в расчет не принимались. Потом оказалось, что брат, как всегда, прав и Рыжюкас в своем бизнес-балете чего-то не учел.

На этот раз он не учел правил, по которым даже безобидные люди начинают жить в период начального накопления капитала. В своей совковой наивности (как и у всех детей развитого социализма) не разглядел «звериного оскала» развивающегося капитализма, хотя всю жизнь со школьной скамьи их пугали его «волчьими законами»…

Как только клиника заработала и доходы таки потекли ручьем, Рыжюкас попробовал сбросить все на партнеров и устраниться, оставшись на своей доле дивидендов. Тем более что во взглядах на ведение дела они разошлись. Но от игрального стола далеко не всегда можно уходить с большим кушем, да еще и с высокомерным выражением лица. Это всех раздражает.

Его бизнес топили как кутенка, а его попросту пыряли ножами. Он еле выполз живым. Пришлось ретироваться восвояси. Побитым и жалким, он вернулся зализывать раны туда, где антисоветские перемены закончились, не успев толком начаться, где все оставалось привычно совковым, и даже зелено-красный государственный флаг злые языки прозвали «закатом над болотом»…

Понятно, что вспоминать об этом сейчас и тем более разговаривать на эту тему со старшим братом ему совсем не хотелось. Да и смешно, когда у шестидесятилетнего юноши объявляется старший брат.

4

– Это в прошлый раз я приезжал «насовсем», – мрачно сказал Рыжюкас.

Брат хотел изречь что-то язвительное, но только боднул головой воздух и ушел на кухню. Погремел кастрюлями; в последнее время он ничтожно мало ел – новая теория. Он всегда жил в сложной системе своих спартанских теорий. И верил, что этим теориям неукоснительно следует. Он верил даже в то, что именно из-за этой неукоснительности он никогда не болеет. Хотя болел он ничуть не меньше тех, кто не следовал никаким теориям.

Вот и сейчас он незаметно для себя уничтожил обед, приготовленный сестрой на двоих, и большую миску салата из свежих огурцов со сметаной. Целую миску грубой клетчатки. Ему постоянно не хватало грубой клетчатки. Это другая теория, она несколько противоречит первой, что, конечно, не может смутить кадрового военного с тремя звездочками на погонах в два просвета, всегда знавшего, чего он хочет.

Покончив с грубой клетчаткой и старательно вымыв миску, брат отодвинул Рыжюкаса, стоявшего в дверях, и снова прошел в комнату.

Оглядевшись, он сразу все понял.

Как и всякий полковник, решивший расставить точки, он приступил к делу: времени у него было «под обрез». Он ведь заскочил на минутку.

– Что это еще за новый лямур? Мне показалось, что у этой взбалмошной мадам в отношении тебя серьезные намерения…

Рыжюкас молчал.

– А у тебя? – спросил брат.

– У меня всегда одно намерение, ты его знаешь. – Рыжюкас кивнул в сторону стола.

– Ты работаешь, как истеричка, – брат охотно принял новый мяч. – Вы все так работаете. Как истерички. Вместо того, чтобы взять велосипед и махануть километров двадпать-тридпать по асфальту, ты надрываешься, будто в один присест можно что-то сотворить и стать всеми признанным гением. А в шестьдесят забивать «козла» во дворе с пенсионерами. И подсчитывать инфаркты.

Рыжюкас молчал. Не мог же он объяснять старшему брату, сколько ему лет.

– Скажи мне, пожалуйста, – брат перешел к излюбленной теме в их нечастых разговорах, – ну и кому теперь нужна вся эта ваша умная писанина? Неужели не надоело кромсать по живому и соревноваться, кто ловчее и дальше плюнет? Неужели не понятно, как ваше словоблудие далеко от реальной жизни и в какую пропасть оно нас завело?..

Это Рыжюкас помнил. Как и многие из старперов, брат наивно считал, что в бедах последних десятилетий виновны «ученые-рыночники», а особенно писаки-публицисты – с их призывами к демократии и свободе…

– Взбаламутили людей, а эти уроды от политики, начитавшись ваших сочинений, все и перевернули. Такую страну развалили! Теперь и сами мучаются, а о нас я вообще не говорю…

Меньше всего Рыжюкасу хотелось вступать в дискуссию.

– В политику я больше не лезу, – сказал он миролюбиво. – Хочу написать серьезную книгу о жизни. А пока довести до ума давнюю повесть о первой любви…

– Ты совсем спятил! – От возмущения брат прошелся по комнате. – Кому сейчас это нужно?! Кто сейчас вообще что-нибудь читает, кроме политики, порнографии и детективов? – Он, как всегда, себе противоречил. Но это не могло смутить кадрового военного, пусть и в отставке. – «Первая любовь»! У тебя что, в голове ничего, кроме этой манной каши? Нельзя жить прошлым… Между прочим, твой отец как раз в твоем возрасте начал новую жизнь.