Книга Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира - Билл Брайсон

Может, я выбирал не те улицы, только, сдается мне, во всем центре Эксетера нет ни единого ресторана. Мне всего-то и надо было что-нибудь скромное и чтобы в названии не значилось: «Острая кухня», «Вегетарианский» или «Медный чайник», но поиски мои продолжались, пока я не вышел к чудовищной разгрузочной дороге с пешеходным переходом такой сложности, что не стоило и пытаться преодолеть его, если у вас нет шести часов в запасе. Наконец я набрел на крутую улочку с несколькими маленькими едальнями и наугад выбрал среди них китайский ресторан. Не могу объяснить, отчего, но в китайских ресторанах, особенно когда я захожу туда один, меня охватывает странное чувство. Мне всегда кажется, что официант передает на кухню: «Один говяжий сатэ с жареным рисом для собаки-империалиста за пятым столиком». И палочки для еды тоже приводят меня в отчаяние. Интересно, одинок ли я в своей мысли, что народ, столь изобретательный, что выдумал порох, бумагу, воздушных змеев и множество других полезных штуковин, мог бы за 3000 лет своей благородной истории догадаться, что вязальные спицы — неподходящий инструмент для захвата пищи? Я добрый час гонялся за рисинками, обрызгивая соусом скатерть и поднося ко рту настигнутые в упорной погоне кусочки мяса, только чтобы обнаружить, что они таинственным образом исчезли неизвестно куда. К концу моей трапезы стол передо мной выглядел так, словно побывал в эпицентре шумного скандала. Посрамленный, я оплатил счет, выскочил за дверь и вернулся в отель, где уселся смотреть телевизор, закусывая крошками, обнаружившимися в складках моего свитера и в отворотах брюк.

С утра я рано встал и вышел посмотреть город. Эксетер окутывала туманная мгла, ничуть не украшавшая его наружность, хотя соборная площадь оказалась очень хороша, и собор, с уважением отметил я, в восемь утра уже открыт. Я посидел немного на задней скамье, слушая утреннюю репетицию хора, удивительно красивого. Потом прошелся к старому портовому кварталу, чтобы посмотреть, не найдется ли там чего интересного. Квартал был художественно отделан магазинами и музеями, но все они по раннему времени оказались закрыты — и вокруг ни души.

Когда я вернулся на Хай-стрит, там открывались магазины. Я не позавтракал, потому что в комнате со скидкой завтрак не предусматривался, так что мне здорово хотелось чего-нибудь поклевать, и я принялся за поиски кафе, но и в этом отношении Эксетер оказался на удивление скуден. Кончилось тем, что я зашел в «Маркс и Спенсер» купить себе сэндвич.

Хотя магазин только что открылся, в продуктовом отделе было много народу, и к прилавку протянулась очередь. Я встал следом за восьмой покупательницей. Все восемь были женщины, и все проделывали один и тот же дивный трюк: разыгрывали удивление, когда приходило время расплачиваться. Я много лет не устаю удивляться этому явлению. Женщина стоит, разглядывая набранные в корзину покупки, но вот кассирша произносит: «Четыре двадцать, милая», и тут, глядя на покупательницу, можно подумать, что она впервые попала в магазин. С легким возгласом удивления она начинает рыться в своей сумочке в поисках кошелька или чековой книжки, как будто никто не предупредил ее, что это может понадобиться.

У мужчин есть свои недостатки: они промывают покрытые смазкой детали в кухонной мойке, они забывают, что покрашенные двери не просыхают за полминуты, но зато они умеют расплачиваться. Стоя в очереди, они успевают произвести инвентаризацию в своих бумажниках, рассортировать мелочь и прикинуть, сколько стоит покупка. Когда кассирша называет сумму, они немедленно вручают ей деньги и не убирают ладонь, протянутую за сдачей, как бы долго ту ни набирали и какой бы дурацкий вид у них ни становился, если в кассе, скажем, заело рулон, а потом — заметьте! — кладут деньги в карман и уходят, и им не приходит в голову, что как раз сейчас надо отыскать ключи от машины и разложить по порядку накопившиеся за месяц счета.

И кстати, раз уж мы рискнули вставить эту смелую интерлюдию, не побоявшись обвинения в сексизме: почему женщины никогда не начинают выдавливать зубную пасту с нижнего конца тюбика, и почему вечно норовят позвать кого-нибудь на помощь, чтобы сменить перегоревшую лампочку? И как им удается расслышать и учуять то, что лежит далеко за порогом восприятия мужчины, и из другой комнаты определить, что вам вздумалось макнуть палец в свежую глазурь на пироге? И, главное, почему их выводит из себя, если мы проводим в туалете больше четырех минут в сутки? Эта последняя тайна всегда ставила меня в тупик. Одна хорошо знакомая мне женщина постоянно заводит со мной вот такие сюрреалистические беседы:

— Чем ты там занимаешься? (Говорится довольно резким тоном.)

— Начищаю чайник! Чем, по-твоему, здесь можно заниматься?

— Ты там уже полчаса. Ты читаешь?

— Нет.

— А вот и читаешь. Я слышала, как ты шелестишь страницами.

— Честное слово, не читаю. — Это надо понимать: «Минуту назад читал, но теперь, понятно, я разговариваю с тобой, милая!»

— Чем ты заткнул замочную скважину? Я ничего не вижу!

— Прошу тебя, только не говори мне, что ты стоишь на четвереньках, подглядывая в замочную скважину, как твой муж опорожняет кишечник в собственном туалете! Пожалуйста!

— Выходи сейчас же! Ты три четверти часа просидел там с книжкой!

И она удаляется, а вы сидите и думаете: взаправду это было или я попал на выставку дадаистов? И покачав головой, возвращаетесь к своему журнальчику.

Все же приходится признать, что женщины как никто управляются с детьми, лужицами рвоты и покрашенными дверями — дверь три месяца как высохла, а они все еще прикасаются к ней так, словно она готова их укусить, — и за это им многое можно простить, так что я снисходительно улыбался суетящимся передо мной женщинам, пока не настал мой черед продемонстрировать им, как должен действовать покупатель у кассы. Впрочем, не думаю, чтобы мой пример пошел им впрок.

Я съел свой сэндвич на улице, вернулся в отель, собрал вещи, заплатил по счету, вышел на улицу и задумался: «Куда дальше?» Вернувшись на вокзал, я уставился на мерцающий телеэкран. Мне хотелось поймать поезд в Плимут или Пензанс, но до ближайшего оставалась еще пара часов. Зато скоро должен был отойти поезд до Барнстепла. Мне пришло в голову, что я могу проехать на нем, а потом автобусом вдоль северного побережья добраться в Таунтон или Майнхед. По пути можно сделать остановку в Линтоне и Линмуте, а может, и в Порлоке и в Данстере. Идея представлялась грандиозной.

Я попросил кассира в билетной кассе один билет до Барнстепла. Он сказал, что обычный билет стоит 8.80, но он может продать мне билет туда и обратно за 4.40.

— Не могли бы вы объяснить мне, какая в этом логика? — спросил я.

— Объяснил бы, если бы знал, сэр, — с завораживающей искренностью ответил он.

Я вынес рюкзак и билет на посадочную платформу и сел на скамейку. Коротая время, я наблюдал за вокзальными голубями. Воистину, эти существа отличаются общей вялостью и склонностью к припадкам паники. Вообразить не могу более пустого, бессмысленного существования. Вот вам инструкция, как быть голубем: