Книга Продана - Вера Эфрон

Я искренне жалела Татьяну. Я видела иногда, как она украдкой всхлипывает. В такие минуты она, наверное, думала о своем братишке, которого не видела уже тысячу лет и который понятия не имел, чем занимается его сестра. Проституткой она стала из-за него, она хотела создать для брата семью, она хотела забрать его из детдома, где с ним плохо обращались, где его били так же, как и нас здесь.

– Слушай, может, нам дадут немного денег в Швеции? – с надеждой в голосе вдруг спросила она.

– Наивная ты! – не выдержала я.

– Но ведь Эвелина говорила, что в Европе хорошо платят.

– Что ты заладила: Эвелина, Эвелина! Она работает на Марата. А мы с тобой – рабыни. И это большая разница.

– Сучка она!

В голосе Татьяны я услышала зависть. Вот ведь странный человек… Завидует Эвелине, которой повезло чуть больше, чем ей. Было бы чему завидовать! По сути, Эвелина была такой же рабыней, как и мы. Ее сутенер Марат распоряжался ее телом. Те двенадцать долларов, что он ей платил, – разве это деньги? Когда я сказала, что между ней и нами существует большая разница, я просто хотела склонить Татьяну к побегу. Как мне показалось, кое-чего я уже достигла. Но так ли это? На всякий случай я решила прощупать почву.

– Ладно, посмотрим еще, как будет в Швеции, – сказала я.

– Может, нам там удастся подзаработать деньжат! – обрадовалась Татьяна.

Ну вот, все ясно: она не борец. Я могу надеяться только на себя. Я должна. Что бы со мной ни случилось, в Швецию я не поеду.

Сухо пожелав Татьяне спокойной ночи, я легла на матрас в своем углу. В эту ночь мне приснилась бабушка. Она принесла мне глиняный кувшин, полный парного молока, и краюху свежего хлеба. Я села на деревянную скамейку перед нашим домом, стала есть хлеб, запивая его молоком. Я болтала ногами, и мои ноги не доставали до земли, потому что я была еще маленькая. Маленькая девочка пяти лет. Я была счастлива и смеялась. Я смеялась, а бабушка щипала меня за щеки и тоже улыбалась.

Глава двенадцатая

Разбудил меня громкий стук. Я открыла глаза. В дверях стоял Радик и колотил по двери кулаком. Вообще-то нас редко кто будил. Если быть точной, то произошло это всего один раз, когда три дня назад уехала Эвелина. Тогда Радик так же стоял на пороге и колотил кулаком в дверь. Потом он крикнул Эвелине, чтобы она через пятнадцать минут была готова. Эвелина собралась и уехала с Маратом на машине. Марат в тот же вечер вернулся, но без Эвелины. Мысль о том, что же с ней случилось, не оставляла меня все это время, и теперь я забеспокоилась с удвоенной силой.

Может, сегодня настала моя очередь исчезнуть? Сердце отчаянно запрыгало в груди, от страха я покрылась испариной.

– Ты и ты, – произнес Радик, показывая рукой на меня и Татьяну, – будьте готовы через час. Упакуйте всю одежду. Постельное белье тоже. Мы поедем.

Задавать вопросы было бесполезно, возражать тем более – в этом случае взбучка была гарантирована. Я встала с матраса – боль от побоев теперь была моим перманентным состоянием. Двигаться приходилось осторожно, без резких движений. Сначала я сложила плед, потом простыню и засунула их в чемодан. Потом пошла в туалет.

Ходить в туалет было для меня мучением. Каждый раз из ануса шла кровь. Я кусала губы, чтобы не закричать, но иногда не сдерживала крика. В этот раз крови было еще больше: у меня начались месячные. На пять дней раньше срока, но я все равно обрадовалась. Может быть, таким образом удастся избавиться от клиентов? Может быть, меня оставят в покое хоть на несколько дней? К тому же месячные говорили о том, что я не забеременела, и это было главное. Не хватало еще забеременеть! Одна только мысль об этом приводила меня в ужас. Что мне тогда делать?

– Наташа, – закричала Татьяна. – Ты что там делаешь?

– Что надо, то и делаю.

– Давай поторапливайся, а то не успеем.

– Подожди, мне нужно больше времени, – прокричала я в ответ. – У меня месячные!

– Все равно шевелись! Мне тоже надо привести себя в порядок! – В ее голосе почему-то слышалась злость.

Все мои вещи лежали в чемодане. В сущности, я и не вытаскивала их оттуда ни разу. Татьяна, когда я уходила в туалет, еще собиралась. На ее матрасе валялась куча трусов и топов. Но теперь она уже почти все упаковала. Осталась только пара джинсов, которые никак не хотели влезать, и Татьяна по этому поводу громко чертыхалась. Я поняла, что она боится ехать, так же как и я. В этом и была причина ее нервозности.

– Эти чертовы джинсы!

– Тань, иди и помойся. Я упакую твой чемодан, – предложила я.

Такой расстроенной я видела ее впервые. Обычно она ко всему была безразлична. Она почти не разговаривала, ела немного и чаще всего сидела в кресле, скуривая сигареты одну за другой. Теперь она впала в истерику.

Я подошла к ней и взяла джинсы из ее рук. Все в чемодане у нее лежало комом.

– Давай я все-таки переложу твои вещи, – твердо сказала я. – Иди мойся.

Она с благодарностью посмотрела на меня и тут же исчезла за дверью. Я слышала, как плеск воды заглушал ее всхлипывания.

– Вы куда собрались? – спросила Оксана, сидя на матрасе.

– Не знаю еще.

– Вы уезжаете?

– Вероятно.

– А куда?

– Нам говорили, что в Швецию, но на самом деле я не знаю куда.

– А вы надолго? – расстроилась Оксана.

– Откуда мне знать, девочка! Я ничего не знаю.

– А что я буду делать без вас?

Я не ответила. Я опасалась за нее. Но я не хотела показывать этого. В глазах щипало, но плакать было нельзя, потому что это могло испугать ее еще больше.

Оксана напоминала маленького птенца, завернутого в плед. Рыжие волосы растрепались, губы вздулись, глаза полны страха и боли. Страх был хуже боли. Из-за страха я не могла сопротивляться, когда меня изнасиловали в первый раз, страх парализовывал меня и в последующие дни. Однажды один клиент пожаловался на меня Марату, и тот тут же избил меня. Меня били практически каждый день, но все равно я каждый раз боялась этого. Страх превращает человека в раба, страх убивает все другие чувства, кроме одного: волю к тому, чтобы выжить. Выжить в надежде, что унижения когда-нибудь кончатся. Я – надеялась. Я знала, что рано или поздно мои страдания подойдут к концу. Не могут же они длиться вечно!

Я не знала, что ответить Оксане. Я стояла и упаковывала Татьянины вещи, аккуратно складывая их в чемодан. Каждую вещь я разглаживала руками. Я делала это механически, как привыкла обращаться со своей одеждой. В общежитии в Петербурге не было утюга, а ходить в неглаженой одежде было неудобно. Бабушка говорила, что нет ничего хуже неряшливой женщины и незастеленной кровати. Я вспомнила о ее белом, ручной вязки покрывале и белоснежных простынях и тяжело вздохнула. Чем теперь занимается бабушка? Вспоминает ли она обо мне?