Книга Идиоты. Пять сказок - Якоб Аржуни

— Хорошо, — ответила фея. — Правда, это — несколько желаний, но я думаю, при определенной ловкости можно выполнить их все вместе.

— Да? А может, еще чуть-чуть ловкости и вы сумеете добавить и четыре таблетки «алка-зельцер»? Потому что иначе я могу не дожить до исполнения желаний.

— Я посмотрю, что можно сделать.

В шесть часов вечера Мануэль проснулся в туалете ресторана «Форе Ридер» и, с трудом встав, обнаружил на крышке унитаза стакан воды и четыре таблетки «алка-зельцер». Ему было слишком плохо, чтобы еще и удивляться. Шатаясь и дрожа, он надорвал упаковку, бросил таблетки в воду, подождал и, когда они растворились, одним глотком опустошил стакан. Потом на какое-то время прислонился к двери, пока ему не показалось, что он может удерживать равновесие и сумеет дойти от ресторана до ближайшей стоянки такси. Но когда он вошел в зал, то натолкнулся на неожиданное препятствие: у стойки, склонившись над газетой, стояли Фанни и три официанта уже в обычной одежде. Они удивленно подняли на него глаза. «О Господи, — подумал Мануэль, — теперь и с „Форе Ридер“ то же самое: обругают, вышвырнут, перестанут впускать». Но чем более отчетливые формы принимал крах в его воображении, тем дружелюбнее, как ни странно, становились лица Фанни и официантов. Пока наконец Фанни, сияя, не воскликнула:

— Мануэль, дорогой, вот так сюрприз!

Мануэль улыбнулся, всем своим видом выражая раскаяние:

— Мне очень жаль, наверно, я…

— Давай, иди скорей сюда! — помахал ему один из официантов.

— Да он наверняка об этом знает, — сказал другой.

— Но в газете, напечатанным черным по белому, он этого еще не видел. Она же вышла только сегодня.

Все это время Мануэль смотрел на них с некоторым недоверием. Это что, такой особенно изощренный способ вышвыривать из ресторана?

— Да иди же!

До стойки Мануэлю надо было пройти метров десять, и при каждом шаге ему казалось, что сейчас он упадет, а голова вот-вот взорвется.

— Смотри! — Фанни положила руку ему на плечо и постучала пальцем по какой-то статье в одном из самых модных глянцевых журналов Германии. Над текстом была фотография Морица. Мануэль поглядел на фотографию, потом перевел глаза на улыбающиеся лица вокруг себя, потом снова на фото. Он попытался понять, что написано в статье, но слова поплыли у него перед глазами.

— Почему ты не рассказал нам про это?

— Знаешь, если бы это был мой сын… Ну, старик!

— И так трогательно! Вот, послушай… — Один из официантов взял журнал. — Ну, вначале, понятно: вундеркинд, шестнадцать лет, публикация некоторых мест из романа, который появится осенью, и так далее. Но потом… — Официант перевернул страницу и, водя пальцем по строчкам, нашел нужное место. — Вот: «Мой отец думает, что я считаю его неудачником. На самом деле я думаю, что он похож на фантазеров, хвастунов и врунов, иногда очень остроумных, каких я видел в старых фильмах. Вообще, он представляется мне человеком, попавшим не в свое время. Когда в 14 лет я переехал к нему, ему очень хотелось сходить со мной на рыбалку, как будто рыбалка — это что-то вроде золотой медали имени Марка Твена за образцовые отношения между отцом и сыном. При этом сам он никогда не держал в руках удочку, и я не уверен, понимает ли он, что на крючке окажется не рыбное филе в соусе с эстрагоном, а рыба с глазами и трепыхающимся хвостом. Однажды мы были вместе в ресторане, и он, наверно, чтобы произвести впечатление, заказал целую макрель. Но уже одного того, как он быстро прикрыл рыбью голову листьями салата, любому хватило бы, чтобы понять: этот человек предпочитает есть пищу, не зная о ее происхождении. И после этого меня уже совершенно не удивило, что он разрезал рыбу, не обращая внимания на кости, как кусок жареного мяса. Самое забавное: за это я и люблю своего отца. И презираю людей, воображающих, что они намного лучше и рафинированнее его только потому, что умеют правильно есть рыбу, и считающих себя слишком утонченными и изысканными, чтобы устроить из чего угодно небольшой спектакль; понимаете: мало ли кого и чему научили в детстве, я вот, например, уже в пять лет, когда бывал у бабушки, ловил форелей в ручье. Конечно, иногда он, что называется, садится в лужу, да еще как! Когда он, желая произвести впечатление, произносит свои жалкие фразы или после концерта моей мачехи начинает приставать к какой-нибудь шишке в филармонии, чтобы ему предоставили право эксклюзивных репортажей обо всех концертах. Но меня это, собственно, только умиляет, и всякий раз, когда ему что-нибудь перепадает, я радуюсь. Если на кого-то и в самом деле производит впечатление фраза типа „Еще Гете сказал…“ или какая-то чушь в том же роде или если кто-то — пусть на мгновение — поддается его натиску. Иногда я думаю, он нарочно выставляет себя на посмешище и специально делает так, чтобы его хитрости были всем очевидны, потому что он — честный человек и в душе стремится, чтобы все это поняли. Наверно, больше всего ему хотелось бы, чтобы нашелся человек, который сказал бы: „Да, да, Гете… ты лучше присядь и поешь немного, ты ведь весь день был на ногах, чтобы привести в порядок квартиру к возвращению Сабины и починить велосипед сыну…“»

Когда голова Мануэля упала на стойку, официант замолчал. Фанни наклонилась, прижала его залитое слезами лицо к своей груди. И велела второму официанту:

— Открой-ка шампанское.

Коротко об авторе

Немецкий писатель Якоб Аржуни (Якоб Боте) завоевал известность как автор детективных романов с главным героем по имени Каянкая, переведенных уже более чем на десять языков. В 1992 г. стал лауреатом Германской литературной премии за детективные романы.

Сам Аржуни пишет о себе так:

«Родился в 1964 г. во Франкфурте-на-Майне. С десяти лет — учеба в интернате в Оденвальде. В двенадцать впервые прочел „Красную жатву“ Хэммета — понял не все, но пришел в восторг. С четырнадцати до восемнадцати лет регулярно посещал бильярдный зал неподалеку от франкфуртского вокзала. Смотрел фильмы Серджио Леоне. Получив аттестат зрелости, отправился на юг Франции в Монпелье. Учебу бросил. Два с половиной года работал официантом, продавцом купальных костюмов и земляных орехов. Написал первый роман „С днем рождения, турок!“ и первую пьесу „Гаражи“. В двадцать два года вернулся в Берлин и поступил в актерскую школу. Быстро бросил. Учился в Свободном университете. Бросил еще быстрее. Читал Гюго, Фолкнера и Ирмгард Койн. Написал роман „Еще пива“ и пьесу „Назим отказывается“. Нашел свою профессию. Переехал в Париж. Написал следующую пьесу. Вернулся в Берлин».