Книга Смех Again - Олег Гладов

Дашка ещё сказала, уплетая свой:

— Здорово, что все мы майские…

И все очень смеялись, когда Генка добавил:

— Ага… Майские жуки…

Вообще в этой семье умели веселиться.

Наталия?.. Наталия навсегда осталась семнадцатилетней. Её лихое и хмельное турне по жизни оборвалось после трёх ударов остро заточенной финкой. У финки была чёрно-белая наборная ручка и долгая интересная судьба. Не такая короткая, как Наташкина жизнь. Никто из родных так и не узнал, что она закопана в лесополосе под Смоленском. В пяти метрах от знака «Аварийно опасный участок дороги».

Сварить Правильный Борщ, состоящий из множества ингредиентов — всё равно, что собрать действующий боевой вертолёт по чертежам журнала «Сделай сам». Не каждому дано. Дашке — дано.

Дашка.

Она с детства помогала матери по хозяйству и к своим двадцати годам умела всё, что положено уметь справной деревенской жене. Вот только замуж не спешила. Трижды уже приходили к Валентине и Евгению сваты — и трижды уходили ни с чем.

— Чего хвостом крутишь? — спрашивал отец строго. — Смотри, докрутишься, кому

нужна будешь?

— Отстаньте, папа, — говорила она обычно и, дёрнув косой (будто и вправду

хвостом крутит), выходила из комнаты.

Дашка девкой была не глупой и отлично знала, что нужна будет ещё долго. И даже знала кому: не было такого парня в Уткино, который отказался бы пошарить за пазухой у этой светловолосой зеленоглазки с пухлыми губами. Вон, как у неё там всё… Так и просится в ладошки. Хотя в ладошки вряд ли поместится.

Частенько, готовясь ко сну и раздевшись донага, она, расчёсывая свои длинные и мягкие, как лён, волосы, рассматривала своё отражение в большом старом зеркале. Она, как и все красивые девушки, знала, что красива. И хотя её лучшая подружка Любка Толокольникова частенько любила повторять, имея в виду себя:

— Ну и чё, што дура? Зато красивая! — Дашка знала, кто из них двоих по-настоящему хорош собой.

Сегодня после того, как все дела, связанные с приездом отца, были сделаны, а гости улеглись спать, она дольше обычного стояла возле зеркала. Гости… Аня её внимания удостоилась постольку поскольку, а вот брат этот неожиданный и его друг…

Про Сашку, сына дяди Бориса, она слышала. До их семьи дошёл однажды слух, что он поступил в суворовское училище, а как там дальше — никому известно не было… Она пыталась представить его себе, и всегда Саша Мишин являлся ей в образе молодого офицера, в отглаженной форме и почему-то с букетом красных роз.

А оказалось, он на офицера совсем не похож. Единственное, что у него от военного — просторные шорты защитного цвета с накладными карманами. В Уткино шорты никто не носил, поэтому выглядело всё это странно: и собачья цепь на поясе, и рюкзак за спиной, и татуировки… И говорит он не по-здешнему… И друг его Николай такой же. Молчит только… и глаза странные…

Они были совсем не похожи на местных. И на студентов из города, приезжавших на практику. И те, и другие обычно пялились на неё и свистели вслед, а эти, словно инопланетяне… Ей даже было чуть-чуть — самую малость — обидно, настолько она привыкла к одинаковой реакции незнакомых мужчин…

Брат-то ладно… а Николай этот? Неужели эта Аня лучше её?

Дашка отложила расчёску, откинула волосы за спину и отошла подальше от зеркала, чтобы увидеть себя целиком. Она крутанулась в одну сторону, потом в другую: ну вот… Там, где надо — кругленько. Там, где не надо — и нету ничего лишнего…

Она провела ладонью по своему животу и, выключив свет, легла в постель.

Дашка Мишина относилась к тому многочисленному типу женщин, которые в первые минуты знакомства с мужчиной решают: смогла бы я с этим или не смогла? А дальше — как получится. И уже проваливаясь в мягкую дрёму, она, снова вспомнив облик своего брата, вдруг подумала: с этим бы я смогла.

Потом она заснула. И снился ей сон, за сценарий которого порноконцерн Privat Video отвалил бы немалые деньги.

Тёте Вале даже в голову не пришло спросить Сашкиных друзей: «Спать вместе будете?» Раз племянник сказал, что Аня — девушка Коли, значит, вместе. А то, что колец на пальцах нету, так времена сейчас другие. И городские они опять же. У них там всё по-другому… Поэтому, отправляя обоих в баню и выдавая полотенца, сказала:

— Я вам в Генкиной комнате постелила. У него кровать шире.

Нюра никогда не была в бане и смутно представляла, что там нужно делать. А когда подошла к двери деревянного приземистого здания с дымящейся трубой, из неё выскочил раскрасневшийся дядя Женя и весело произнёс:

— Ну парок! Для себя никогда так не топил, как сейчас… ух! Дававй, Колян!

И они вошли внутрь.

Там лавочки, крючки для одежды, охапка берёзовых веток в углу. Прямо напротив входа — ещё одна дверь. От неё исходит ощутимо влажное тепло. Нюра присела на одно из деревянных сидений, прижимая полотенце к животу. Осмотрелась.

Он сел напротив.

— Это баня? — спросила Нюра.

— Да.

Она ещё раз осмотрелась:

— А что здесь делают?

Он стал стаскивать обувь, расстегнул рубашку:

— Здесь раздеваются…

Мотнул головой в сторону горячей двери:

— …Там купаются.

Он снял штаны и, оставшись совсем без одежды, молча открыл вторую дверь — оттуда на мгновение пыхнуло жаром и…

Хлоп! Нюра осталась одна. Она помедлила чуть-чуть и тоже стала раздеваться. Сложила юбку, блузку и бельё так, как учила мама. Осторожно приоткрыла дверь и, зажмурившись от пара, ударившего в лицо, вошла вовнутрь.

Когда открыла глаза, заметила Его, стоящего к ней спиной и намыливающего голову. В неверном свете круглого плафона под потолком его фигура выглядела размыто. Только три тёмных пятна на его узкой спине. Нюра никогда не видела выходящие отверстия сквозных пулевых ранений и тем более не знала, что выжить после них можно только чудом. Но ей почему-то казалось, что Это очень больно. Она медленно подошла к Нему — близко-близко — и легонько дотронулась до одной, словно втянувшей в себя кожу ранки. Он вздрогнул. И рука его с мылом остановилась.

— Больно? — спросила она, не отнимая кончиков пальцев от розоватого бугорка.

— Сейчас нет, — ответил он, не поворачиваясь.

Нюре уже приходилось раздеваться перед мужчиной — старенький доктор осматривал её несколько раз под присмотром мамы. И ни разу она не испытывала того, что испытала, когда он (вдруг!) повернулся.

И посмотрел. Так, будто всю охватил взглядом. От пяток на тёплом полу до кончиков волос.

Нюра никогда не была в бане, поэтому приписала всё: тепло в животе, горящие уши и странное в груди — незнакомой душной обстановке.