Книга Я люблю тебя - Ирэне Као

– На первый взгляд вид у них совсем не располагающий, – говорю, осматривая ежей с недоверием. Они размером с теннисный мячик и покрыты неисчислимым количеством угрожающих иголок.

Леонардо с удивлением смотрит на меня:

– Ты что, никогда их не пробовала? Не могу поверить!

Качаю головой.

– Но зато как-то один морской еж попробовал меня. В Лигурии[42], мне было лет четырнадцать. Боль была адская!

Леонардо улыбается:

– Сегодня вечером у тебя наверняка создастся гораздо более приятное впечатление о морских ежах.

Это объявление звучит нескромно, как мне кажется.

– Жду не дождусь, – выдавливаю из себя в ответ и чувствую, как его рука скользит по моей спине до парео из шелка и останавливается, не дойдя до ягодиц. Моя кровь бурлит. Боже, я хочу поцеловать его, прямо сейчас. И хочу сделать с ним все остальное.

Но Леонардо сразу же отодвигается и начинает очищать апельсин.

– Тебе очень идет браслет на щиколотке, – замечает он, как ни в чем не бывало, – но лучше бы надеть его на правую ногу.

– Ты что, издеваешься?

Моя правая нога по-прежнему затянута перевязкой.

– Я имел в виду, когда поправишься.

– И почему на правой?

– Носить браслет на правой щиколотке – знак верности любимому человеку, – объясняет насмешливым тоном.

К чему это он? Приподнимаю вопросительно бровь:

– Ты что-то пытаешься мне сказать?

– Я думал и так понятно, что с этого момента ты моя и больше ничья, – говорит Леонардо совершенно естественно и забрасывает в рот дольку апельсина. Он так устроен: всегда произносит самые важные слова – те, что все меняют, – так, словно они ничего не значат. Неожиданно делает ход конем, а я каждый раз чувствую себя оглушенной, но стараюсь сохранять отрешенный вид.

– Ну, значит, и ты только мой и ничей больше, – забрасываю удочку и, скрестив руки на груди, пытаюсь изобразить ту же непринужденность.

Пухлые губы Леонардо складываются в улыбку, он по-прежнему жует апельсин. Боже, это уже слишком: чувствую внезапное желание укусить их. Не знаю, смогу ли я удержаться. Делаю шаг к нему, но он снова отодвигается, поворачиваясь к мойке. Оставляя меня, как дуру, смотреть на его спину и спрашивать саму себя, что мне с этим делать.

Ну хватит, наступил момент действовать. Начинаю маневр соблазнения – прислоняюсь спиной к столу, упираясь руками в край:

– А ты мне не поправишь застежку на браслете? У меня не получается… – говорю самым сексуальным тоном, на который только способна.

Леонардо поворачивается ко мне и приближается. Я приподнимаю ступню, касаясь его бедра, и он берет ее руками. Затем быстрым точным жестом стягивает застежку браслета на щиколотке:

– Ну вот, все в порядке, – говорит мягким уверенным голосом.

Похоже, он усмехается? Его дыхание еще ласкает мою лодыжку. Ну же, почему ты меня не поцелуешь? Я снова хочу почувствовать твой язык…

Леонардо обращает ко мне взгляд, полный обещаний, но в следующий момент отпускает мою ступню, заботливо ставя ее на землю.

– Пойдем прогуляемся по пляжу, – предлагает, потирая подбородок.

Вот черт, этот жест будто обжигает меня. Почему бы нам не пойти в спальню и не заняться любовью? Но ни одно из этих слов не сорвется с моих губ.

– Хорошо, – отвечаю вместо этого с натянутой улыбкой. Беру сумку и с раздражением забрасываю ее на плечо. – Пойдем!

* * *

Пляж Спьяджа Лунга[43]прекрасен. Вероятно, он самый красивый на острове: ковер из блестящих черных камушков у прозрачного синего моря. Сегодня утром здесь почти никого нет, кроме компании молодежи да пары нудистов, укрывшейся в отдалении.

Я уже, хоть и с трудом могу ходить без костылей. Конечно, двигаюсь я очень медленно и, преодолев сто метров, останавливаюсь отдохнуть, но все же делаю значительные успехи. Возможно, благодаря климату или энергии этих мест, или благодаря Леонардо, но с каждым днем мое состояние улучшается.

Черный песок выделяет потрясающее тепло, и, соприкасаясь с этими камушками, разогретыми солнцем, я почти не чувствую боли в ноге. Леонардо ныряет в море. Затем, поплавав некоторое время, возвращается и растягивается рядом со мной, загадочный и красивый, как древний грек. Мокрая кожа, взъерошенные волосы, рука, рассеянно пробегающая по темным камням. Каждая деталь вызывает во мне трепет.

– Как продвигаются поиски для книги? – спрашиваю внезапно, стремясь облегчить это сексуальное напряжение, которое будоражит меня уже несколько дней.

– Хорошо! – он улыбается, довольный. – Сегодня утром я встретил знакомых в порту и за разговорами получил новый рецепт: ла паста аль фуоко[44], я такой версии рецепта никогда не слышал.

– Название многообещающее, – делаю паузу, представляя себе его за приготовлением пасты. – Знаешь, мне в голову пришла одна мысль…

– Ну? – Леонардо приподнимается, заинтересовавшись.

– Мне хотелось бы проиллюстрировать твои рецепты, – заявляю с уверенностью. – Может быть, акварельными рисунками. В общем, в манере, отличающейся от обычных кулинарных книг с фотографиями.

– Элена, да это потрясающая идея! – Его глаза загораются.

– Жаль, что не могу начать сразу же. Я ничего с собой не взяла для рисования, – изображаю грустную гримасу. – А здесь нет магазина, где продают краски?

– Не думаю, – Лео разводит руками, – боюсь, что найти то, что тебе нужно, можно только в Мессине, – он как будто раздумывает над чем-то.

– Неважно, я пока могу сделать карандашные наброски, а потом в Риме доделаю все остальное.

– Ну, если мы еще вернемся в Рим.

– Что?

– Многие, приехав сюда, уже не смогли вернуться обратно.

– Ну да, конечно, героиня Ингрид Бергман, – подшучиваю над ним, – но это был просто фильм, к тому же снятый в 1949 году.

– А разве ты не хотела бы всегда так жить?

– Да нет, я совсем не против, – говорю, вздыхая и глядя прямо перед собой. Здесь я ни в чем не нуждаюсь, только бы снова почувствовать себя желанной для него.

* * *

Вечером, вернувшись домой после прекрасного дня, проведенного на море, Леонардо завладевает кухней, своим царством, и дает волю творческой энергии, которая с утра бурлит в нем.