Книга Брачный офицер - Энтони Капелла

— Хочу, чтоб ты знал, Альберто. Я беру у тебя хлеб, потому что вынуждена взять, но постель с тобой делить не стану.

Улыбка не исчезла с физиономии Альберто. Он быстро подтянул хлеб к себе, как мальчишка, который игрушкой дразнит сестренку. Но, увидев, как ее рука невольно потянулась следом, рассмеялся и протянул ей хлеб.

— Однажды ты поймешь, что и тут у тебя выбора не будет, — тихо проговорил он. — Птичку таким же манером подлавливают. Сначала сыплешь ей крошки, чтоб приучилась клевать с руки. Потом — хап!

Он сжал руку в кулак.

— Альберто, — устало сказала Ливия. — Зачем тебе я? Чего тебе еще не хватает? Полно девчонок, бери любую.

Он придвинулся к ней близко, так близко, что она ощутила на своей щеке его дыхание. Рука, скользнув, обвилась вокруг нее.

— Ясное дело, полно. Но я решил, что мне ты нужна, а главное — всем вокруг про это известно. Если я опозорюсь, меня поднимут на смех. А при моем положении насмешки — совсем ни к чему. Я должен, Ливия, тебя заполучить.

Его крупные, мясистые губы и жесткие усы коснулись ее уха, язык похотливо потянулся лизнуть мочку. Ливию передернуло, но по его рычанию она поняла, что ее сопротивление возбуждает его сильнее, чем молчаливое согласие. Мариза права, подумала Ливия: не нужны ему мои чувства, ему надо взять меня с боем. Ей вспомнился солдат, державший ее за руки, когда Пупетта истекала кровью, вспомнилось, как возбудило его то, что она сопротивлялась, как даже и офицера проняло, наблюдавшего за этой сценой. Что это приключается с мужчинами на войне, отчего им так сладко внезапно почуять свою власть? И уже, испытав вкус власти, смогут ли они когда-нибудь от этого отказаться?

Глава 15

Что было крайне удивительно, Джеймс столкнулся наконец с юной неаполитанкой, чья репутация оказалась поистине безупречной.

По означенному адресу в пригороде Вомеро обнаружился элегантный дом. Когда Джеймс пришел туда с проверкой, его провели в гостиную, обставленную с большим вкусом и явно свидетельствующую о достатке. Эмилия ди Каталита-Госта была помолвлена с неким штабным офицером; она немного говорила по-английски и была явно хорошо образована. Нежной миловидностью она чем-то напоминала Джейн. Тут же оказался и ее родитель, представительный господин лет шестидесяти в безупречном костюме. Он поведал Джеймсу о семейных поместьях в Тоскане, которые в данный момент, увы, оказались отрезаны линией фронта, — и вскоре они оба обнаружили общий интерес к творчеству Данте.

Было приятно оказаться в обществе цивилизованных людей. Когда наступили сумерки и стало ясно, что Джеймсу пора уходить, он воспринял это даже с некоторой досадой. И постарался деликатнее намекнуть отцу, что его рапорт не создаст ни синьорине Каталита-Госта, ни ее жениху никаких проблем, а ей самой пожелал долгого и счастливого семейного счастья. С равной деликатностью родитель кивнул, свидетельствуя, что все понял.

Джеймс перед уходом попросил разрешения слегка осмотреть дом. Отец Эмилии несколько замялся:

— Увы, во время оккупации здесь квартировались немецкие офицеры, — робко сказал он. — Мне бы не хотелось показывать вам комнаты в том виде, в каком они их оставили. Однако был бы рад, если бы вы оказали мне честь и недели через две пожаловали бы к ужину, когда все здесь вернется в прежнее состояние.

Джеймс проявил понимание, и они твердо условились встретиться через две недели.

— Да, вот еще что, — сказал синьор ди Каталита-Госта. — Хотел просить вас об одной любезности, правда, мне так неловко злоупотреблять вашим вниманием.

Джеймс заверил его, что он всецело готов оказать ему услугу.

— Не хотелось бы, разумеется, как-то влиять на ваш рапорт. Но если он и в самом деле окажется благоприятным, как мы смеем надеяться, то… моя дочь, а она у меня очень набожна, очень бы желала венчаться в первый день Великого Поста. По некоей традиции люди благородных семейств венчаются именно в этот день в кафедральном соборе. — Он развел руками. — Так было и со мной. Видите ли, всего лишь традиция, но я знаю, это бы так много значило для матери Эмилии, упокой Господь ее душу.

До первого воскресенья Великого Поста оставалось меньше недели.

— Я попробую несколько ускорить разрешение, — пообещал Джеймс.

Синьор ди Каталита-Госта поклонился.

— Вы очень добры.

— Что вы, что вы! Просто приятно во всей этой неразберихе сделать хоть что-то полезное.

Возвращаясь вниз под горку к Палаццо Сатриано, Джеймс испытывал благостное воодушевление, которое не смогло испортить даже едва теплая «Тушенка с овощами» Маллони.

В шесть утра в воскресенье его разбудил телефонный звонок. Звонил майор Хеткот. Он сразу перешел к делу.

— Что вам известно про толпу у кафедрального собора?

— Понятия не имею про толпу у собора.

— Военные полицейские опасаются, что это может перерасти в массовые беспорядки. Не изволите ли взглянуть?

Телефон отключился.

Джеймс оделся и сбежал вниз. Прикинув, если и в самом деле возможны массовые волнения, то лучше наблюдать за происходящим из джипа, чем с мотоцикла, он пошел будить Эрика.

Американец просыпался после подпития, и Джеймсу пришлось приложить некоторые усилия, чтоб втолковать ему, что выезд к возможному месту массовых волнений гораздо важней чашки утреннего кофе. Но и без кофе ушло целых четверть часа, прежде чем хмурый Эрик уселся наконец за руль, и они вдвоем покатили к собору.

У самого собора путь им преградила плотная толпа народу. Пока Эрик проталкивался со своим джипом вперед, Джеймс с изумлением смог убедиться, что вся толпа преисполнена глубокой скорби. Женщины рыдали и рвали на себе одежду. Пожилые мужчины грозили небесам кулаком. Молодые девицы с повязанными платком головами что-то бессвязно лепетали или истерически орали друг на дружку. Среди толпы, как отметил Джеймс, было немало монашек и священников, повсюду люди осеняли себя крестным знамением. Все это выглядело весьма загадочно.

Внезапно Джеймс заметил знакомую физиономию. Велев Эрику притормозить, он распахнул дверцу джипа:

— Доктор Скотерра, залезайте!

Адвокат слегка смешался, будто его застали за каким-то непристойным занятием. Но все же вскарабкался в джип и поспешил захлопнуть за собой дверцу.

— Вы бы лучше вернулись, — бросил он.

— Почему? Что, так опасно?

— Для вас? Немного, пожалуй. Толпа слишком возбуждена. Но в данный момент я больше забочусь насчет себя. Лучше бы меня рядом с вами никто не видел после вашей опрометчивой попытки призвать к порядку торговцев пенициллином.

— А, так вы уже слыхали… — отозвался Джеймс.

— Друг мой, — сказал пренебрежительно доктор Скотерра, — события того дня уже преобразились в изящную балладу, которая распродается в городских скверах по пять лир за листок. Ваше имя поминается непрерывно, и отнюдь не в лирических строках, но подхватывается всеобщим хором, при этом сопровождаясь определенными жестами, которые неизменно вызывают всеобщее ликование. Вы ведь помните, я не советовал вам в данный момент затевать эту операцию. А теперь, могу я сойти?