Книга Я была рядом - Николя Фарг

Напоминаю тебе на всякий случай, что до этого мы виделись лишь раз — летом в Романце. Но, как ни странно, зима, север, серое небо, простуда и шерстяные вещи ничего не меняют: мы остались собой. На следующее утро мы едем по автотрассе, ведущей к морю, Алиса дремлет и вдруг внезапно открывает глаза и смотрит прямо на меня. У нее точно такой же взгляд, какой был шесть месяцев назад, посреди ночи в постели в Романце, — глубокомысленный, напряженный, полный сомнений и любви. Пять дней мы проводим в отеле «Пять земель». Наш номер на вершине целого лабиринта лестниц. Мы единственные клиенты, потому что не сезон, все закрыто, ни души, море замерзло, с утра до вечера идет дождь, но нам на все наплевать, это самая счастливая неделя в нашей жизни. Мы ложимся спать, но не спим, мы все время пропускаем обед и ужин в отеле, около одиннадцати вечера мы, голодные как волки, спускаемся на кухню, чтобы перекусить хлебом и кусочком ветчины. У нас в номере стоит огромная кровать из дерева, мягкая, уютная, над ней светильник, а рядом, под зеркалом, туалетный столик. Наши чемоданы перевернуты вверх дном, вещи разбросаны по всей комнате, но ничто не имеет значения, кроме нас самих. Мы принесли магнитофон и подставку для компакт-дисков. С нашего крошечного балкона открывается потрясающий вид, это надо показывать в кино: темные отвесные скалы и Средиземное море, в это время года похожее на Балтийское. Можно подумать, что мы в шале в горах. Следующие два вечера мы проводим в кино и в Ла-Специи. Добираемся туда на машине. Вдоль дороги — бесконечные вереницы сосен. Для меня Средиземноморье выглядит по-летнему даже зимней ночью, при нуле градусов, под дождем, когда вокруг ни души. Мы одни на всем свете, с нашей музыкой, с тусклыми огоньками приборной панели и яркими фарами, чей свет пронзает итальянскую безлунную ночь. Мы чувствуем прилив эмоций, драгоценной страсти. Мы много фотографируемся. Мы ужинаем в пустых ресторанах. Мы полдничаем в баре отеля круассанами, горячим шоколадом и свежим апельсиновым соком. В полночь мы иногда отправляемся в большую, современно оформленную пиццерию, что прямо посреди улицы Ла-Специя, там тусуется куча народу, в основном спортсмены и молодежь. Называется местечко L’Antica Pizzeria Da Mamma Ri. Если когда-нибудь там окажешься, обязательно зайди. Я вымазываю лицо Алисы корицей, она дурачится, мы смеемся и болтаем на нашем родном романизированном английском. В оставшееся время мы совершенно серьезно пересказываем друг другу свою жизнь и занимаемся любовью. Мы делаем это по три, четыре, пять раз в день, ведь в нашем распоряжении море времени. Алиса — первая в моей жизни женщина, которая представляет себе любовь так же, как я: свободной, исключительной, нежной, сладостной, благородной, нарциссической. У нас одинаковые фантазии. Я впервые в жизни довожу женщину до оргазма, ты себе не представляешь, как меня это волнует, как меня это с каждым разом все больше возбуждает. Я чувствую, как абстрактное счастье воплощается в конкретное. Однако наша неделя подходит к концу, и надо возвращаться. Мы провели вместе сто пятьдесят часов, ни на секунду не отпуская друг друга и ни на секунду не устав от своего чувства, клянусь.

На обратной дороге мы ощущаем себя такими несчастными, из-за того что надо расставаться, что почти сердимся на обстоятельства. Мы говорим о следующих встречах, строим планы, даем друг другу обещания. В Монте мы заходим во «Фнак», чтобы закупиться CD-дисками на летние каникулы: для Алисы — Карлиньош Браун и Ласа, для меня — Кармен Консоли и Васко Росси. В семь вечера я высаживаю ее около дома на улице В. Ciao mio amore, ciao. We don’t need to be sad, it’s just the beginning of a beautiful and long story[9]. Je t’aime. Те quiero. Ti amo. I love you. Ciao, ciao, ciao.

Я выезжаю из города уже глубокой ночью.

На первой area servizio, где я останавливаюсь, чтобы позвонить Алисе, спешащие автомобилисты в вечерних костюмах покупают сигареты и алкоголь для праздничного ужина в честь Capo d'Anno. Я по-прежнему в шерстяной куртке и кроссовках, у меня сегодня не 31 декабря и не Рождество. Я просто зашел выпить кофе, чтобы взбодриться перед долгой дорогой, ведь с Алисой мы почти не спали. Я никуда не спешу. Я чувствую одновременно боль и умиротворение. Боль не покидает меня, во-первых, из-за расставания с Алекс после всего, что между нами было в течение стольких лет. Господи, неужели я все-таки сделал этот шаг? Да, я его сделал. Сам себе не верю. Забавно, но этот фантастический решительный шаг к свободе представляется мне высоченной горой, на которую надо взбираться, преодолевая страх и чувство вины. Каждое утро, проснувшись, я сперва должен подняться на гору, а потом уже могу спокойно прожить день, зная, что на следующее утро опять окажусь у подножия. Я ощущаю тревогу при мысли о тех конкретных проблемах, которыми придется заняться по приезде в Танамбо. Я чувствую боль за своих малышей, которые, как и я в их возрасте, окажутся лицом к лицу с банальной, но непостижимой для детского сознания драмой. Я чувствую боль из-за человеческого бессилия перед несущейся вперед жизнью, в которой один цикл неумолимо сменяется другим. Мне почему-то больно и от внезапного вторжения в мою жизнь Алисы, и от ее столь же резкого отсутствия. Особенно больно мне от своей неизлечимой склонности с головой бросаться в любовные отношения, отдавать себя целиком, доверяться, привязываться, скучать. Я спрашиваю себя, к таким ли отношениям надо стремиться? Таких ли отношений я хочу? Любви ли я хочу? А если да, то что такое любовь? Где начинается и где заканчивается самовнушение? Как мне точно узнать, люблю ли я Алису? Может, я люблю вовсе не ее, а мое представление о любви, воплощенное в ней? Иногда мне кажется, что я потерял способность любить, что мои запасы любви исчерпались, что я все безвозвратно отдал Алекс. А порой я думаю, что раз я скучаю по Алисе, раз мысли о ней делают меня счастливым, значит, я влюблен. Почему бы и нет? С Алисой все так просто, эта легкость отношений меня даже настораживает. Я начинаю думать о том, возможна ли любовь без страдания.

Мне на ум приходит одна простая, но гениальная фраза, услышанная в каком-то фильме братьев Коэн: «С ней я чувствую себя самим собой».

Теперь об умиротворении. Я ощущаю его, потому что вновь удовлетворен в плане секса и полон надежд на будущее. Я стал замечать, что в последнее время вся моя жизнь делится на дни, когда все хорошо и все нехорошо. А если быть точным, то дни, когда все хорошо, — это те, в которые мне удается забыть, что все нехорошо. Думаю, мне стоит наконец взять себя в руки и начать действовать. Надо в принудительном порядке заставлять себя смеяться, ходить в гости, читать, играть с детьми, слушать радостную, энергичную музыку, добавить в свою жизнь ритм танца, а еще отмечать разные веселые праздники, наводить порядок в квартире, что-нибудь мастерить, готовить, заниматься спортом и, как можно больше отвлекая себя, постараться забыть, что все нехорошо. Когда я размышляю о своих отношениях с Алекс, мне на ум приходит такой образ: две деревянные доски, приклеенные друг к дружке суперклеем. Клей застывает медленно, но в конце концов из двух кусков дерева получается один, доски словно срослись. Потом внезапно приходит плотник и своими сильными руками отрывает одну доску от другой. На дереве остаются неаккуратные, колючие, как небритая щетина, кусочки клея. Клей разочарован — его работа была напрасной. Доски несчастны — им больно. Разумеется, со временем клей прибьется к деревянной поверхности, сгладится, но доски уже никогда не будут прежними. А порой я представляю себе такую сцену: я стреляю в Алекс из револьвера, она, шатаясь, делает ответный выстрел из базуки, и я, лежа на земле с кровавой раной в груди, поднимаю руку и кидаю в Алекс атомную бомбу. Еще я часто воображаю себя вдребезги разбитым кувшином. А иногда — машиной, едва успевшей скрыться после кражи со взломом. Или горой мертвых клеток, небольшое количество которых чудесным образом регенерируется. Несколько дней назад мне приснился ужасный сон: мы с Алекс в порту де Фарона на скользкой набережной, дует сильный ветер и небо совсем серое. Алекс небрежно-элегантно одета и беспечна, она сидит в надувной лодке. Я же ползу прямо по набережной на животе, двумя руками удерживая лодку, ибо порыв ветра в любой момент может столкнуть ее на воду. Я держу изо всех сил, я знаю, что Алекс не умеет плавать. И мы скользим, скользим, ветер все быстрее увлекает нас вперед, кружит, кидает. Мы испуганы, но нам интересно, что будет дальше. И мы опять скользим, скользим, набираем скорость, мне все труднее удерживать в руках канат, я делаю знаки Алекс, но она меня не слышит, она совершенно беззаботна, ей все равно, а ветер усиливается, новый шквал — и канат вырывается из моих рук. Я в панике устремляюсь к лодке, ползу очень быстро, пытаясь догнать ее; обдираю живот о неровную бетонную поверхность набережной, но лодка скользит гораздо быстрее меня, ветер несет ее, она летит по залитой дождем земле, и я вижу, как близко Алекс от края, еще чуть-чуть — и она упадет в воду; впрочем, она этого не замечает, она по-прежнему беззаботна — сидит в лодке прямо и величественно, как королева, даже не догадываясь о том, что я отпустил канат. Я кричу во весь голос, я ерзаю, пытаясь ползти быстрее, живот в крови, я ору, надрывая глотку, но напрасно: она меня не слышит. Я бессильно наблюдаю за тем, как лодка соскальзывает на воду и оказывается между набережной и пришвартованным парусником. В последний момент Алекс хватается руками за выступающую часть парусника, однако ее тело уже наполовину в воде. Я приближаюсь к ней, задыхаясь от страха, и протягиваю руку, чтобы помочь подняться на баркас. Она смотрит мне в глаза с ненавистью и удивлением, отталкивает мою руку и сама выбирается на набережную. Ее одежда испорчена. Она мокрая с головы до ног. От нее дурно пахнет грязной портовой водой. Как толковать этот сон? Мне нужно было крепче держаться за канат? Громче кричать? Заслуживал ли я слепого доверия Алекс? А может, просто ветер был слишком сильным или лодка неустойчивой и потому все мои усилия напрасными? Думаю, я слишком впечатлительный. И слишком гордый. Думаю, именно впечатлительность и гордыня сделали из меня кретина. Думаю, сколько бы мы ни рассуждали, вся проблема в том, что я не смог перенести ее измены. И не следует забывать о том, что именно я нанес первый удар. Однако я считаю, что все случившееся — к лучшему. Думаю, я спас себе жизнь. Вспоминая Алекс, я всегда начинаю убеждать себя: нет, ты не обязан отвечать за нее. На самом деле логика и здравый смысл тут совершенно излишни: долгие серьезные супружеские отношения выше минутной слабости, пусть даже оправданной, — поэтому я виновен. Я не имел права так поступать. По крайней мере, после стольких лет взаимной любви. Мы с Алекс давали друг другу столько обещаний, наше единение было таким очевидным, что мой поступок — преступление, предательство. Я убил доверие. Больше всего меня мучит мысль о том, что я бросил женщину, которую столько лет любил. Я с тревогой спрашиваю себя, люблю ли я ее сейчас. Думаю, итог нашей истории может быть таков: я не смог вынести Алекс с ее требованиями и с ее характером. Видимо, кишка тонка. Я был не тем, кто ей нужен, хотя изо всех сил старался им быть. Я все время терпел неудачу и в конце концов сдался. Точка. Нельзя продолжать жить с женщиной, которой боишься даже в постели. Так жить нельзя. Думаю, мы поженились в слишком юном возрасте и оба поплатились за свою неопытность. Мне вспоминается забавная формулировка из письма одного друга: «Ваш брак был союзом рыжего коня с львицей, красивый союз! Но легкомысленный и непредсказуемый». Я думаю, это ошибка выбора сексуального партнера. Ведь наши отношения можно свести к банальному неудовлетворению в плане секса. И точка. Я никогда не прощу Алекс того, как грубо она обращалась со мной все эти годы в постели. Думаю, нельзя так подло поступать с тем, кого любишь. Порой я начинаю себя жалеть: как я несчастен, она думала только о себе. А иногда я жалею Алекс, впрочем, себя я все равно никогда не считаю полностью виноватым. Разумеется, я не прекрасный принц. Но я пережил то, что мало кому довелось испытать. Раньше мне казалось, что кошмары случаются только с другими людьми. Хотя, возможно, я кое-что преувеличиваю в этой, по сути, банальной истории. Я немного волнуюсь: сумею ли я вновь обрести спокойствие, мир, радость жизни? Мужчины, которые пережили подобные ужасы, утверждают обратное. Интересно, время действительно лечит? Интересно, однажды я проснусь счастливым? Я вспоминаю слова Ницше: «Все, что нас не убивает, делает нас сильнее».