Книга Череп под кожей - Филлис Дороти Джеймс

Здесь, между небом и землей, в орлином гнезде из кирпича шум моря напоминал тихий стон, почти неотличимый от вздоха ветра. Вдруг Корделия почувствовала невыразимое одиночество. Работа, которая сулила так много, обернулась унизительной тратой времени и сил. Ее уже не интересовало, кто отправлял послания и почему, было безразлично, останется ли Кларисса в живых или умрет. Она подумала о том, что происходит на Кингли-стрит, как мисс Модсли справляется одна, приходил ли мистер Морган поправить вывеску. Потом ей вспомнился сэр Джордж. Он заплатил ей за работу. Она приехала сюда, чтобы защищать Клариссу, а не осуждать. К тому же осталось продержаться всего два дня. В воскресенье все закончится, она сможет спокойно вернуться в Лондон и никогда больше не услышит о Клариссе. Ей на ум пришли слова Берни, который однажды упрекнул ее в излишней привередливости:

– В нашей работе нельзя судить о клиенте с точки зрения морали, коллега. Стоит лишь один раз позволить себе такое – и можно закрывать бюро.

Корделия отвернулась от окна и, повинуясь внезапному порыву, открыла музыкальную шкатулку. Цилиндр медленно повернулся, и тончайшие металлические пластины заиграли мелодию старинной песни «Зеленые рукава». Потом она одну за другой привела в движение другие механические игрушки. Гренадер застучал в барабан, коты закрутились, их рты растянулись в улыбках, а лапы поднялись в воздух; зазвучали цимбалы. Печальная мелодия «Зеленых рукавов» утонула в нестройном звоне. И так, в сопровождении какофонии детских звуков, которые хоть и не могли избавить ее от мыслей об умирающем ребенке, но немного снимали напряжение, Корделия смотрела вниз, на разноцветное королевство Эмброуза.

Глава пятнадцатая

Айво ошибся. Кларисса не извинилась за свое поведение на репетиции, но была исключительно любезна с Корделией за чаем, напоминавшим скорее шумный и продолжительный банкет с бутербродами и чрезмерно роскошным тортом. Только после шести корабль с де Виллем и исполнителями главных ролей отчалил от пристани, чтобы доставить всех в Спимут. Кларисса целый час провела за игрой в скраббл с Эмброузом, пока не настало время переодеваться к ужину. Она играла плохо и постоянно подзывала Корделию, чтобы проверить спорные слова в словаре или получить поддержку, когда Эмброуз начинал обвинять ее в жульничестве. Корделия, зарывшись в старые выпуски газеты «Иллюстрейтед Лондон ньюс» и журнала «Странд», в которых печатались рассказы о Шерлоке Холмсе, мечтала, чтобы ее наконец оставили в покое. Саймон, вероятно, должен был развлекать их музыкой после ужина, и звуки вальса, доносившиеся из гостиной, где он упражнялся, успокаивали и напоминали ей о школьных временах. Айво сидел у себя в комнате, а Роума молча читала еженедельники и журнал «Прайвит-ай». Библиотека со сводчатой крышей и инкрустированными медью резными книжными шкафами, расставленными меж четырех высоких окон, была одним из самых красивых помещений в замке, с идеальными пропорциями. Всю южную стену занимало огромное окно с круглыми разноцветными стеклами. Днем через него можно было увидеть только море и небо, но теперь, когда библиотека погрузилась во тьму, если не считать трех островков света от настольных ламп, большое окно серебрилось, как покрытый каплями дождя кусок мрамора, черно-синий, с редкими звездами, которые зажглись в вышине. Жаль, подумала Корделия, что даже здесь Кларисса не может занять себя чем-нибудь, не нарушая умиротворяющую тишину.

Когда настало время переодеваться, они одновременно встали. Корделия отперла обе комнаты и осмотрела спальню Клариссы, прежде чем позволила ей войти. Все было в порядке. Быстро переодевшись, она включила свет и тихо села у окна, глядя на далекие кроны деревьев, почерневшие на фоне ночного неба и мерцающего моря. Вдруг на юге вспыхнул свет. Корделия присмотрелась. Через три секунды последовала вторая вспышка, потом третья – последняя. Она подумала, что это, должно быть, некий сигнал или, возможно, даже ответ на сигнал с самого острова. Но с какой целью и от кого? Все это сущее ребячество и чрезмерная впечатлительность, сказала она себе. Вероятно, какой-то одинокий моряк, возвращающийся в гавань Спимута, решил осветить пристань. Однако в этой тройной вспышке было что-то тревожное и даже зловещее, словно кто-то подавал сигнал, чтобы труппа собралась, исполнительница главной роли во всем своем великолепии вознеслась под крышу замка, разводной мост наконец подняли и спектакль начался. Однако у этого замка разводного моста не было, а рвом для него служило море. Впервые с момента приезда Корделия ощутила беспокойство, нечто вроде приступа клаустрофобии. Здесь с цивилизацией их соединял только телефон и корабль, причем от того и другого было легко избавиться. Сначала ее манила загадочность и уединенность острова, теперь же она тосковала по твердому надежному материку, по городам, полям и холмам, которые остались позади. Именно в этот момент она услышала, как захлопнулась дверь комнаты Клариссы, потом раздались шаги Толли. Должно быть, Кларисса готова. Корделия прошла через общую дверь, и они вместе направились в холл.

Ужин был великолепный: за артишоками последовал цыпленок и шпинат о’гратен. Зал, выходящий окнами на юг, все еще хранил тепло ушедшего дня, и камин растопили скорее ради приятного запаха и мягкого мерцания огня, чем для того чтобы согреться. Три высоких свечи ровно освещали вазу из цветного стекла в центре стола, столовый сервиз паросского фарфора в насыщенных золотых, зеленых и розовых тонах производства фабрики Давенпорта и бокалы с гравировкой. Над камином висела написанная маслом картина с изображением двух дочерей Герберта Горринджа. Они смотрелись неестественно, казались почти угловатыми, их лица с блестящими выпуклыми глазами под густыми бровями – семейной чертой Горринджей – и с влажными приоткрытыми губами казались лихорадочно-возбужденными, вечерние платья насыщенных красного и синего тонов сияли так ярко, словно краска только что высохла. Корделия не могла отвести глаз от картины, которая, вместо того чтобы создавать ощущение спокойствия и уюта, прямо-таки излучала безудержную сексуальную энергию. Заметив, как внимательно она разглядывает полотно, Эмброуз пояснил:

– Это картина кисти Миллеса[21]. Один из сравнительно небольшого числа светских портретов, которые он написал. Сервиз, из которого мы едим, подарили на свадьбу старшей дочери принц и принцесса Уэльские. Кларисса настояла, чтобы я его сегодня достал.

Корделия подумала, что Кларисса слишком на многом настаивает в замке Корси, и задалась вопросом, не собирается ли та проследить и за мытьем посуды.

Ужин предполагался праздничный, однако собравшиеся не получили должного удовольствия от еды и великолепных вин. За пышной обстановкой и непринужденной светской беседой чувствовалось напряжение, перераставшее во взаимную неприязнь. Никто, кроме нее и Саймона, обладавших свойственным молодым людям хорошим аппетитом, не отдал должное изысканным блюдам. Юноша украдкой засовывал в рот куски и исподтишка наблюдал за Клариссой, как ребенок, которому впервые позволили ужинать со взрослыми, но в любой момент могли выдворить обратно в детскую. Кларисса в элегантном платье из сине-зеленого шифона, с высоким воротом, начала с того, что принялась дразнить кузину. Ее веселило, что кавалер Роумы, которого ожидали увидеть в числе гостей, не приехал. Эта тема не давала ей покоя.