Книга Путь к последнему приюту - Андрей Бондаренко

На улице было просто замечательно — настоящее июньское раздолье: ласковые солнечные лучи, весёлый птичий щебет, сытый гул мохнатых шмелей, едва ощутимый ветерок, наполненный чудесными ароматами русского летнего разнотравья.

А, вот, относительно «заждались» Александра ошиблась — два десятка людей обоих полов, присутствовавших на лужайке возле центрального входа в графский дом, в сторону виманы даже не смотрели, так как были всерьёз увлечены совсем другим действом-зрелищем.

Недалеко от солидных двухстворчатых ворот в высоком кирпичном заборе, огораживающем поместье, рядом с затрапезной цирковой повозкой, стоял Лёха, ноги которого крепко обнимала полная женщина (лет, наверное, пятидесяти пяти), в скромных крестьянских одеждах.

— Ой, счастье-то какое! — слезливо и очень громко причитала женщина. — Лёшенька, свет мой ясный! Сокол! Вернулся-таки! Услышал Господь Бог мои молитвы ежедневные…

«Чёрт, вылитая тётя Фрося — соседка по даче в Ново-Токсово. В Ново-Токсово того Мира, понятное дело», — подумалось непроизвольно. — «Вернее, здешний «аналог» той тёти Фроси…. Кстати, мы сейчас примерно в этих же местах и находимся. Озеро Малое Чёрное, как раз, и располагалось в одном километре к востоку от нашего «шестисоточного» участка…. Очередные «параллельные» коллизии, мать их параллельную. Поменял, что называется, хлипкую бревенчатую избушку на шикарный графский особняк с мраморными колоннами по фасаду. Бывает, как выяснилось…».

Лёха, явно не зная, что делать в сложившейся ситуации (тоже «узнал» тётю Фросю?), бережно поглаживал ладонями покатые женские плечи и что-то негромко бормотал под нос.

— Что это с ней? — поинтересовался Егор.

— Это же Ефросинья, кормилица ваша. Сперва тебя грудью вскормила. А двумя годами позже — Алекса.

— Сам вижу, что кормилица. Только больно уж громко она кричит…. Кстати, а почему я не вижу своего денщика?

— Какой же ты, граф Петров, грубый и чёрствый, — возмутилась супруга. — У Ефросиньи, понимаешь, чувства, а он…. Не ожидала, право…. Денщик? Вон он, твой Фёдор, возле горничных и кухарок, как и всегда, трётся. Хотя, с другой стороны, где же ему ещё тереться — с такими-то широченными плечами?

— Чёрствый, говоришь? — якобы засмущался Егор. — Ладно, сейчас мы это дело поправим. Не вопрос…

Он, ни на кого не обращая внимания и ощущая за спиной Санькино дыхание (лёгкое и горячее одновременно), проследовал к двухстворчатым воротам и ласково пожурил:

— Что же ты, баба Фрося, так разволновалась-то? Чисто как девица красная и трепетная. Вон, весь народ сбежался…. Вставай, родная, вставай. Поднимайся с коленок. Радоваться надо, а ты плачешь.

— Так от радости, Егорушка, и плачу, — тоненько всхлипнула кормилица и, испуганно покосившись на стоявшую рядом Александру, тут же поправилась: — От радости, граф сиятельный, да от счастья неземного…. Встаю я, уже встаю. Не извольте гневаться…. Ой, Его…, граф сиятельный, а что же это с твоей левой рученькой-то приключилось? Ранен, никак?

— Ерунда, баба Фрося. Так, царапина несерьёзная. На нас, на Петровых, такие в момент зарастают. И оглянуться не успеешь. Алекс, подтверди.

— Зарастают, конечно, — пробубнил Лёха. — Причём, в момент. Прямо-таки, как на псах бродячих…

— Совсем графский лоск слетел с нашего благородного Алекса, — недовольно хмыкнув, прокомментировала Александра. — Выражается, как солдафон законченный. Как же, целых пять лет болтался — не пойми и где, не пойми и с кем. Нахватался в пути — чего ни попадя. Ладно, подправим…. Предлагаю следующий распорядок. Елизавета, отведёшь молодого графа — с женой и спутниками — в его крыло. Обустроишь. Присмотришь, чтобы горничные застелили новое постельное бельё. Покажешь — где, что и как. Чтобы всё было по высшему разряду, как и полагается…. Да и по поводу этой облезлой кибитки распорядись: пусть отгонят к конюшням, а лошадку (худющая-то какая!), распрягут, напоят и накормят отборным овсом. Пусть знает и ценит — щедрость графскую.

— Слушаюсь, сиятельная госпожа графиня, — низко поклонилась кормилица. — Всё сделаю. Не сомневайтесь…

— А я и не сомневаюсь, — высокомерно улыбнулась Александра. — Всё, ступайте.… Хотя, давайте, и я с вами пойду: и проконтролирую, и с новенькими барышнями пообщаюсь…. Милый, — обернулась к Егору, — ты, конечно же, поднимешься в свой любимый кабинет?

— Хотелось бы, честно говоря.

— Работай, работай. Только, пожалуйста, на обед не опаздывай…

«А Алька-то моя — настоящая такая барыня, природная, идейная и ужасно-строгая», — подумал Егор. — «Что называется, до мозга костей. С такой, однако, не забалуешь…. Плохо это? Мол, ощущается некий устойчивый душевный дискомфорт? Не знаю, не знаю. Не уверен…. Вот, та же Сашенька из прежнего Мира. Классических барских замашек у неё, конечно же, не было — выросла, как-никак, в бедной крестьянской семье. А, вот, с подчинёнными, тем не менее, была строга и непреклонна. Из серии — круче и требовательней не бывает…. Если бы и она, Санечка, тоже была бы полноправной и благородной графиней, то, как бы вела себя с окружающими, которые заведомо ниже её по рангу и статусу? Не исключено, что точно так же…».

Он, дождавшись, когда Александра и сопровождавшие её персоны проследуют к главному входу в графский дом, начальственно и строго махнул здоровой правой рукой широкоплечему кудрявому облому, стоявшему рядом с толпой домочадцев-зевак, мол: — «Срочно греби сюда, ленивый сучий потрох! Пока на сибирскую каторгу — с кандалами, но без ноздрей — не загремел…».

— Чего желаете, вашество? — подбежав, склонился в почтительном полупоклоне денщик.

— Проводи-ка меня, любезный, — попросил Егор. — До моего рабочего кабинета.

— Э-э-э…. Проводить?

— Шатает что-то. Цветные круги перед глазами. Ранения, контузия. Голова слегка кружится. Боюсь с лестницы, не удержав равновесия, свалиться…. Ну, подхватывай, Фёдор, меня под локоток. Бережней, бережней. Пошли, не торопясь…

И они пошли.

Егор, старательно разыгрывая слабосильного, еле-еле шевелил ногами, будто бы его регулярно «бросает» из стороны в сторону.

Белые — «в серо-дымчатый прожилок» — мраморные колонны. Тёмные двухстворчатые двери главного входа, оснащённые разнообразными бронзовыми фигурками-нашлёпками. Рослый лакей с солидными ярко-рыжими бакенбардами, в тёмно-зелёной нарядной ливрее, украшенной всякими блестящими висюльками почище, чем иная новогодняя ёлка. Каменная винтовая лестница.

«Разноцветная лесенка», — мысленно уточнил Егор. — «Одни ступени — чёрные, другие — благородно-серые, третьи — красно-белые. Очевидно, что при их изготовлении использовались разные горные породы: базальт, габродиабаз и гранит…. Стены обшиты тёмно-аметистовыми деревянными прямоугольными плитами. Морёный дуб, не иначе. Богатая лепнина по потолку. Красиво, конечно…. Да, судя по всему, местным российским графам и графиням живётся совсем даже неплохо. По крайней мере, тем, кто играет по «установленным правилам» и не находится в опале…».