Книга Властитель душ - Ирен Немировски

— Если бы я был ее другом, то не пришел бы к вам, — жестко ответил Дарио.

Элинор резко выпрямилась.

— Вернемся к Вардесу. Вам не кажется, что «Каравеллу» вполне можно оборудовать как клинику для душевнобольных?

— Боюсь, мне придется продать «Каравеллу».

— Неужели? А почему?

— Нужда в деньгах. Я действительно собирался устроить там клинику, но преследовал совсем другие цели. Хотел открыть больницу для бедных. Здесь мало заботятся о среднем классе, о славных французских буржуа. Я искал поддержки и денег у частных и государственных организаций, но не нашел ни того, ни другого.

— Найдутся другие меценаты. Какая сумма вам нужна, доктор?

— Миллион, — ответил Дарио.

24

В следующем году на пасхальные каникулы Даниэль уехал в «Каравеллу» один. Ему только что исполнилось семнадцать, он очень быстро рос, и Дарио предписал ему три недели отдыха. Ни он сам, ни Клара не могли поехать с сыном: Дарио удерживали в городе дела и любовные интрижки, Клара серьезно заболела.

Даниэлю полюбилось одиночество. «Сын всех дичиться, сделался молчалив», — отметил Дарио, хотя знал, что Даниэль чуть ли не каждый день бывает у Клод и Сильви Вардес.

До «Каравеллы» Даниэль доехал с другом, распрощался с ним у подножия горы, и тот отправился дальше, в итальянскую деревушку, где его ждали родные. Даниэль подхватил легкую сумку и поднялся наверх, к дому. Моросил дождь. Когда он проходил под старыми соснами и магнолиями, ему на голову и за шиворот падали холодные капли. Даниэль представлял себе Сильви, она, должно быть, часто прогуливалась по этой аллее, а потом шла через розарий и поднималась по ступеням террасы. Господи! Почему ему не пришлось познакомиться с молодой Сильви? Клод, вне всякого сомнения, очаровательна, но нет в мире женщины красивее и лучше Сильви, хотя она ровесница его матери. В глазах Даниэля Сильви была немолодой женщиной. Он восхищался, благоговел перед ней, его умиляла ее красота, благородство черт, манер, привычек — все то, чем когда-то пленился его отец, хотя Даниэль об этом не подозревал… В его восхищении была нежность сына и робость влюбленного.

Даниэль находился в том возрасте, когда человек неизбежно женственен и податлив, когда незрелый ум ищет руководства и готов чтить и слушаться не важно кого — друга, учителя, возлюбленную.

Только родители не имеют власти над душой подростка. Слова Сильви, ее привычки, неизменное достоинство стали для Даниэля образцом, а сама она кумиром, утолявшим юную жажду преданности и обожания.

Клод? Но ведь Клод походила на мать, поэтому Даниэль, не изменяя себе, не кривя душой, утверждал, что искренне любит Клод. Однако на мир старался смотреть глазами Сильви, жить согласно с ее строгими моральными принципами. Насилия над собой он не совершал, давно уже накопив подспудное недовольство отцом. Дарио придавал большое значение деньгам и внешнему блеску. Ни то ни другое Сильви не ценила вовсе. Избрав Сильви своим нравственным наставником, Даниэль успокаивал совесть и оправдывал глухое отвращение к отцу, презрение и недовольство — эти чувства родились в нем помимо воли и, как яд, отравили ему кровь.

Книги, полученные от Сильви, он прятал в чемодан, где лежали портреты: ее и Клод.

Даниэль подошел к дому: окна темные, дверь заперта. Он позвонил. Три года он не приезжал в «Каравеллу». Он не узнал слугу, который открыл ему дверь, не узнал и краснолицего толстяка с большим носом, который явился следом.

— Мсье Даниэль! Вы уж нас простите, мы не слышали, как вы подъехали!.. Вы, наверное, оставили машину внизу?

— Так и есть, мы ехали с другом, он спешил, и я поднялся пешком.

— Мсье Даниэль расположится в своей комнате?

— Да. Но мне кажется, три года назад я не видел вас в «Каравелле».

— Я в «Каравелле» год. Доктор Асфар хорошо меня знает и согласился назначить сюда управляющим, сделал доверенным лицом. Меня зовут Ангел Мартинелли. Я долго был метрдотелем в местной гостинице, потом со мной случилось несчастье, и я обратился за помощью к вашему доброму отцу, мсье Даниэль.

Ангел проводил Даниэля в его комнату и спросил:

— Не нужно ли вам чего, мсье Даниэль? Что-нибудь принести?

— Спасибо, всего достаточно, — отозвался Даниэль.

Отворил окно и прислушался, улавливая знакомые звуки, что всегда встречали его на каникулах в «Каравелле», — шум моря и дальние гудки поездов.

Первая неделя прошла счастливо и спокойно. Даниэль купался и загорал на их собственном небольшом пляже, в глубине парка. Иногда брал с собой завтрак и ел, лежа на солнышке, теплом и ярком. Строил из камешков замки, открывал книгу, но сейчас же шел плавать, а потом чувствовал, что засыпает на середине страницы. Ближе к вечеру отправлялся в долгий путь по дальним полям, гулял один, с собаками, простодушно гордясь одиночеством, с пренебрежением поглядывая на автомобили и попадающихся навстречу женщин. После обеда закрывался в комнате и писал письма Клод и Сильви.

На следующей неделе погода испортилась. Первый дождливый день Даниэль провел в Ницце, завтракал в маленькой английской кондитерской, где пряно пахло имбирем и хорошим черным чаем, вернулся ночью и в комнате наедине со своими книгами почувствовал себя счастливым. На следующий день снова лил дождь. Время, казалось Даниэлю, тянулось бесконечно. Все вокруг померкло, потускнело из-за дождя, так дурнеет женщина, поплакав. Настал следующий день, и опять лил дождь, в просторных комнатах «Каравеллы» стало сыро и зябко. Накануне Даниэль подхватил насморк, теперь его немного знобило. Вторую половину дня он провел у окна, меланхолично поглядывая на серое небо и сосны, которые трепал ветер. Сумрачный день навевал тоску и раздражение. В пять часов к нему в дверь постучался Ангел.

— Прошу прощения, мсье Даниэль, — заговорил он, причем взгляд черных проницательных глаз прятался под густыми ресницами, — мне подумалось, вам будет лучше внизу. У вас в комнате сыровато. Я распорядился подать чай в библиотеку и взял на себя смелость затопить камин. Подумать только, горящий камин на Пасху, у нас на юге! Неслыханно, мсье Даниэль, неслыханно, но, как говорится, ничего не попишешь. Соизволите спуститься, мсье Даниэль?

Даниэль взял книгу и пошел вниз. Библиотека была на редкость уютной, когда-то у Сильви здесь была гостиная, потом сюда перенесли книги. Стены спокойного нежно-зеленого цвета. На столике у камина — чай с пирожными, украшенными белым воздушным кремом и каштанами. В камине посвистывал и потрескивал огонь.

— Большое вам спасибо, Ангел, — поблагодарил Даниэль.

Он взглянул на управляющего и улыбнулся ему. Бывший метрдотель поглядывал на Даниэля робко, внимательно, чуть ли не с нежностью.

— Могу я налить мсье чаю?

— Я не хотел бы доставлять вам столько хлопот.

— Какие хлопоты, мсье Даниэль! Я рад услужить сыну доктора, который был так добр ко мне. Признаюсь, вы напоминаете мне моего сына в юности, и я с радостью сделаю для вас все.