Книга Последний взгляд - Джеймс Олдридж

— Их все нет, — сказала она. — Давай выйдем на шоссе и проголосуем до Фужера.

Но я не собирался так сразу от нее отступаться.

— Помнишь, что было со Скоттом, когда мы его оставили одного в лесу? — сказал я.

— Ну, это совсем другое дело.

— Ничего не другое. Что же, по-твоему, на них совсем положиться нельзя? Они вернутся.

Бо задумалась.

— Ладно, — сказала она. — Но я им уже не очень-то доверяю.

Я стоял у нее за спиной и опять набирался храбрости.

— Пошли, — быстро сказала она. — Я возьму тебя под руку, Кит, только ты ничего не делай. Ну пожалуйста.

Два невинных младенца. Бо взяла меня под руку. Мы шли по сухой листве под густыми, налитыми солнцем березами, и я чувствовал ее дрожащую руку через все пласты — сквозь пиджак, рубашку, сквозь кожу. Бо крепко меня держала, а я благоразумно замер. Пусть уж сама всем управляет.

— Бо, — снова почти простонал я.

— Ш-ш-! — осадила она меня. — Ш-ш-ш!

— Но нельзя же так все время идти и идти. Это бесчеловечно.

— Не делай ничего, Кит. Пожалуйста…

А что, собственно, я мог сделать? Что мог я сделать, не нарушив ее хрупкой, нежной власти и воли, против которой я был бессилен? Странно, власть Бо была куда сильнее секса, но вся им пронизана.

— Ну и что, по-твоему, нам надо делать? — взбунтовался я. — Долго нам еще ходить по лесу? Ты туфли совсем стопчешь.

— Я же говорю «ш-ш-ш»! — И она еще крепче уцепилась за мою руку. — Лучше уж так, чем все испортить.

— Почему испортить?

— Потому что так бывает в лесу у крестьянских парней и девок.

— Я не крестьянин, — разозлился я. — Да и ты на крестьянскую девку непохожа.

— Ну вот увидишь.

— Глупости. Давай остановимся.

— Нет! Пожалуйста! — Она крепко держалась за мою руку и тянула меня за собой. — Не сердись, — сказала она ласково и чуть прижалась ко мне. — Знаешь, за что я тебя люблю, Кит? Почему ты такой милый?

— Нет, не знаю.

— Ты чистый, ты нетронутый, совсем неиспорченный. И пожалуйста — ну, останься таким.

Я воспринял эти ее слова как поощрение, остановился, схватил Бо за плечи и силой повернул к себе. Сделал я это неуклюже, неловко, глупо, и я стоял в неудачной позе. Бо просто взяла и стряхнула мои руки.

— Пойми меня, — сказала она. — Неужели ты не понимаешь, Кит? Если что-то случится, если я тебе позволю что-то со мной сделать — мне тогда просто конец.

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Я не про тебя, Кит, — сказала она горько. — Просто случись такое со мной — и я не знаю, что со мной будет. Ужасно будет… Я тогда пропала… Мне уже не оправиться. Тогда уж все.

— Ну ладно, ну ладно, Бо, — сказал я нежно. Вид у нее был перепуганный, и она чуть не убежала опять. — Ничего не будет. Не бойся.

— Нет, все равно ведь это случится. И если будет что-то не так, я просто умру. А ты не чувствуешь такого?

— Может, и чувствую, — сказал я и вдруг прибавил с такой злостью, что даже сам удивился: — Но раз ты такое чувствуешь, ты бы лучше поостереглась Хемингуэя и Скотта, уж они-то не станут нюни распускать.

— Знаю! Знаю! — сказала она. — Господи, только бы мне-то самой ума набраться! Или хоть бы это был кто-то вроде тебя. Вот ты такой смешной сейчас стоишь, такой злой — и решительный и независимый. А ведь на самом-то деле ты в точности как я, ну вылитый. Тебе нужен кто-то, чтоб все время был с тобой и тебя уговаривал, что напрасно ты злишься и что вся эта твоя стеснительность и подозрительность ни к чему. Скотт говорит, тебя в жизни еще обидят, тебя еще измордуют…

— Чего это он?

— Любит он тебя. Себя в тебе угадывает. Но я думаю, не обидят тебя. И я не хочу, чтоб меня обижали. Знаешь, Кит, когда человек стареет, ему в голову лезут разные грустные мысли. А по-моему, все это глупо.

— Это у них называется опыт, — кисло промямлил я.

Но Бо совсем забыла про оборону, и хоть она успела было очень умно отвлечь меня, я все же решил снова попытать счастья. А вдруг… А если… Но я не успел еще изготовиться, а Бо уже говорила:

— Не трогай меня, Кит, ну пожалуйста, ну погоди, дай мне время, погоди хоть немножечко…

Я часто думаю, почему я, дурак, тогда не воспользовался своей возможностью. Ее ничего не стоило уговорить, убедить, кому-то надо было тогда победить ее — нежно и твердо. И почему бы не мне? Но Бо меня перехитрила. Она щекотала мне ухо таким нежным шепотком и локоном, а глядела так открыто, так беззащитно, так заморочила меня посулами, что я отступил.

И тут она сказала с усмешкой, почти равнодушно:

— И ведь день еще не кончился, правда, Кит?

Разумеется. Далеко еще не кончился.

Глава 9

Кто-то звал нас. Вроде: «Шу-у-уа-ны, шу-уа-ны».

Потом — дальний голос Скотта:

— Кит! Бо! Сейчас же выходите из лесу! И не стыдно вам? Где вы?

— Скотт опять напился, — сказала Бо.

Снова таинственный клич: «Шу-у-аны, шу-уа-аны».

— Это Эрнест, — сказала Бо.

— Сейчас! — крикнул я в ответ. — Идем!

Бо потянула меня за руку.

— Зачем?

— А вдруг они уедут?

— Ну и пусть! — сказала Бо.

Но поздно. Скотт уже кричал:

— Если вы немедленно не выйдете, Кит, мы идем на вас войной.

— Тьфу ты, — сказала Бо. — Неужели Скотт хоть разок не мог удержаться?

Когда мы подошли, Скотт уже расстелил на листьях чистую жатую скатерку и выкладывал на нее ветчину, маслины, ростбиф, хлеб, паштет, сыр, виноград, яблоки, дыню, какие-то белые тарелки поставил, шесть бутылок вина и четыре стакана.

— И кто все это будет есть? — сказала Бо.

Скотт снял пиджак и остался в жилете. Он разместил закуски с ловкостью вышколенного официанта, распрямился и посмотрел на нас пытливо и насмешливо.

— И что это вы тут делали, а? — спросил он. — Отвечайте немедленно.

— Неважно, — сказала Бо. — А вы где пропадали?

Скотт все усмехался и обшаривал нас взглядом, а Хемингуэй рыл ямки во мху, совал туда вино и тоже на нас смотрел. Пришла их очередь перехватывать наши «накаленные взгляды».

— Мы попали в город ровно через две минуты после того, как пробило двенадцать, — сказал Скотт. — Ровно на две минуты опоздали. А ведь у французов в двенадцать все закрывается, и это непреложно, уж скорей святой Георгий забудет затворить ворота чистилища.