Книга Казанова - Эндрю Миллер

глава 9

Он очнулся и увидел, что его голова покоится на груди у Жарбы, а ухо прижато к сердцу слуги. Казанова сел, потрогал затвердевший рубец над бровью и, осторожно ступая по узкой полоске света, сочившейся из-под двери, зашагал к лестнице. На ступенях, неуклюже свернувшись, спало несколько человек, он не заметил, сколько именно. Другие лежали в темных углах площадки, где лестница делала поворот, и зашевелились, когда Казанова прошел мимо; он сунул руку в карман, нащупывая свой маленький венецианский нож для устриц.

Он кивнул старухе у двери ночлежки. Она держала на коленях ребенка, возможно правнука, блаженно отдыхавшего у пустых мешков ее груди. Привратник стоял вместе с ними и сентиментально улыбался. Он посмотрел на Казанову, забыв изменить выражение лица, и на мгновение они отнеслись друг к другу по-братски.

Шевалье справил нужду в широкий поток грязи, текший по середине улицы. Когда он застегнул бриджи, из дверей ночлежки неслышно выскользнула тень — Рози О'Брайен. Казанова подозвал ее отработанным посвистом — через-пьяццу-доносящимся, между-колоннами-петляющим. Она двинулась ему навстречу, он подтащил ее к себе, укрыл собственной тенью, сжал в кольцо объятий и поцеловал — один грязный рот припечатался к другому.

Они отправились на прогулку, пробираясь между воровских рынков и воровских городков. Их обитатели толпились у костров и проверяли свою добычу — дамские носовые платки, мужские часы и маленькие кошельки с одной-двумя гинеями, которые мужчины обычно забывают по ночам, а грабители и мелкие карманники охотно подбирают, но настоящее богатство и большие деньги приходят к ним совсем иными, тайными путями. Кто-то из них окликнул Рози, и они перемолвились двумя-тремя словами. Она по-прежнему крепко держала Казанову за руку, как будто окутав его плащом безопасности. Без нее они бы выпотрошили все его карманы, а быть может, и его самого и заработали бы примерно шесть пенсов у старьевщиков или у старинной гильдии пирожников.

Был ли он первым? Скольких еще вовлекала она в эту одиссею по тайным закоулкам города, странствуя, как Эвридика в аду, между туманными островами света? Он окинул взглядом стены Тауэра, затем они свернули налево к предместьям и миновали Уоппинг. Дважды приходилось прятаться от вербовщиков Ост-Индской компании, которые торопливо прочесывали квартал, сгребая из кабаков и притонов всех слишком слабых и неспособных больше ни пить, ни сбежать от них. Между деревянными домишками выделялись на фоне неба мачты и такелаж многочисленных кораблей. Там стояли галионы, рыболовные суда, лодки с устрицами, военные бриги, баржи Ост-Индской компании, шхуны и барки. Из-за двери погреба донесся отрывок пламенного монолога на урду, а вот эти мужчины, спорящие на середине улицы, не по-русски ли они говорят?

Наконец они выбрались из города — дом, разрушенный амбар, поле. Река, по которой скользило с полдюжины рыбацких лодок. От ветра пахло приморьем, дельтой, а щебет речных птиц смягчал мглу. На берегу росла ива, и Рози, наверное, целый вечер думала об этом дереве. Они улеглись, обнялись и заворковали на своих несхожих языках, обмениваясь интимными жестами, вбирая дыхание и тиская друг друга, словно в поисках потайных дверей. Было слишком холодно, они не стали раздеваться и ласкались, ощупывая изношенные одежды. Отбрасывали один немытый кусок ткани за другим, пока их пальцы не добрались до мякоти плоти. Вот так, подумал Казанова, страстно обхватив извивающиеся руки и ноги Рози, поступают боги и птицы малые. Они обнимаются под небом, им нужен один миг радости и мук. А он почти забыл об этом.

Когда они встали и трава под ними разгладилась, от нее вдруг повеяло весной. Он сказал об этом Рози. Она не поняла его слов, но все равно добродушно улыбнулась, и они вернулись вместе, празднуя медовый месяц на угрюмых улицах. Их ласки благословлял мелкий, моросящий дождь из предрассветной тучи. Они расстались в ночлежке — Рози легла, найдя свободное место между двумя спящими девушками, может быть, ее сестрами, а Казанова положил голову на грудь Жарбе и приноровил свое дыхание к мерным выдохам слуги. Когда его все же сморил сон, он почувствовал нечто вроде счастья, вроде жалости, вроде…

глава 10

Когда они встали и отправились к мосту, мелкая изморось превратилась в сильнейший ливень, оставивший на их лицах черные полосы. Они, как всегда, шли гурьбой, кашляя и чертыхаясь. Уличная грязь липла к их подошвам. Казанову огорчило, что утро выдалось непогожим, ведь когда рыбаки устраивали забастовки в Венеции, то всегда выбирали ясные, солнечные дни, а их споры и требования становились настоящими праздниками, развлекавшими горожан. На них съезжались посмотреть, и забастовщики были столь популярны, что всякий раз пополняли казну Серениссимы звонкими дукатами. Он уже собирался отложить это выступление, но, когда их довезли до моста, дождь внезапно прекратился, и шевалье решил, что это доброе знамение. Собака подрядчика приветствовала их, чуть не сорвавшись с цепи. Она выпучила глаза и так возбудилась, будто рабочие прошлым вечером навсегда покинули мост.

Они опять разбились на группы и разошлись по своим местам. Вынули руки из карманов и потянулись к знакомым канатам. Проклятия и плевки участились. И в эту злополучную, страшную минуту подрядчик как бы выдохнул их общую, коллективную волю. Архитектор остановился на другом конце моста и, похоже, наблюдал за ними, хотя в густом тумане его лицо казалось лишенным черт и гладким, словно яйцо.

— МАЙНА!

Они взялись за канаты, их кулаки раздулись от прихлынувшей крови, плечи заныли, а спины и ноги отыскали натертые вчера участки. Кто бы мог подумать, что и волосы могут мучительно вибрировать?

— МАЙНА!

Молот поднялся, размахнулся в воздухе и упал. Чудовищное сердцебиение. Чудовищное сердцебиение города.

— МАЙНА!

Porco miseria![21]Неужели молот стал еще тяжелее? Такое чувство, будто тянет он один, а все эти псы прохлаждаются. Он свирепо покосился на рабочих. Отчего они отводят глаза?

— МАЙНА!

Сигналом должен был послужить восьмичасовой звон колоколов церкви Сент-Бридж. Тогда все бросят канаты, а Казанова, Жарба и Каспар подойдут к столу архитектора и предъявят свои требования. Вероятно, подумал он, чувствуя, что его горло пересохло, как речная галька, архитектор пригласит их присесть, и они выпьют по бокалу вина.

— МАЙНА!

Такое ощущение, будто сегодня они поднимали целый город, вырвав его с корнями: соборы, тюрьмы, бордели… Грудь шевалье зловеще затрещала. Какой-то разрыв или внутренний всплеск, но на самом деле звук был больше похож на шорох монет, катящихся по зеленому лугу игорного стола. А скрежет плечевых суставов и сухожилий, разве он не напоминает звяканье палочки крупье? Хорошо, когда в чем-нибудь везет, и ему везло в игре, удача как будто шла ему в руки, и все давалось легко и без усилий. Он также был отличным собеседником, умел сохранять холодную голову и знал, когда надо уйти. В этом ему тоже везло.