Книга Нефертити - Мишель Моран

— А где будут спать солдаты? — спросила я у него.

— На палубе. Сейчас достаточно тепло.

Корабли смотрелись чудесно. Весла из черного дерева, инкрустированные серебром, блестели на солнце, а над заливом раздавался крик ибиса, ищущего подругу. Я смотрела с палубы, как грузят сокровища из дворца Старшего: медные чаши, кедровые сундуки с париками, алебастровые статуи и жертвенник, украшенный жемчугом. Рабы сгибались под тяжестью множества корзин, перенося на баржи лучшие драгоценности Египта, а стражники надзирали за ними.

Когда корабль отплыл, я отправилась к родителям, в нашу каюту. Мать играла в сенет с женой самого уважаемого в Египте архитектора. «Так значит, Аменхотеп все-таки уговорил его покинуть Фивы», — подумала я.

— А где отец? — спросила я у матери.

Мать, не отрывая взгляда от игры, кивком указала в сторону кормы. Она, как и Нефертити, хорошо играла в сенет. Я отправилась на корму; прежде чем я увидела отца, до меня донесся его голос.

— Почему ты не сказала мне этого раньше?

— Потому что я знала, что ты рассердишься. Но Хоремхеб на нашей стороне. Он понимает, что мы делаем.

Я заглянула в дверь каюты и увидела, что отец качает головой.

— Ты создаешь нам врагов быстрее, чем мы успеваем заводить союзников. Пески Мемфиса поглотят нас без следа, а если народ поднимется против тебя…

— Но они полюбят нас! — заверила его Нефертити. — Мы построим им величайшие храмы, равных которым они не видели! Мы будем устраивать больше празднеств и оделять людей дарами! Вот о чем мечтает Аменхотеп.

— А ты?

Нефертити заколебалась.

— Разве ты не хочешь, чтобы тебя запомнили?

— За что — за налоги на храм?

На миг между ними повисло молчание.

— Ты станешь самым могущественным человеком в стране, — с мольбой произнесла Нефертити. — Я вижу это. Пока он будет строить храмы, ты будешь править царством. Его не интересует политика. Все будет доверено тебе, а Панахеси будет перед тобой, словно бронза перед золотом.

9

Шему. Сезон сбора урожая

Ко второму пахона я начала различать матросов нашего судна. Они кивали мне, когда я проходила мимо, но они были уставшими и обессиленными — ведь им приходилось грести целый день под солнцем, а для поддержания сил у них была лишь похлебка да вода. Впрочем, у них всегда находилось время для Ипу. Когда она шла по палубе, покачивая бедрами и тяжелыми золотыми серьгами, мужчины разговаривали с ней, словно братья с сестрой, и тихонько, когда никто не видит, смеялись. Но со мной они не говорили никогда, ограничиваясь вежливым: «Госпожа».

На третий день путешествия я начала скучать. Я пыталась читать — про деревья, растущие в царстве Миттани, далеко на севере, там, где сливаются Евфрат и Хабур. За семь дней, которые мы плыли, нигде не причаливая, я прочла все семь трактатов, которые Ипу купила на рынке в Фивах. Затем, на восьмую ночь, даже Аменхотеп устал от непрерывного пути, и мы сошли на берег, чтобы развести костры и размять ноги.

Слуги собрали дрова, чтобы зажарить диких гусей, которых они наловили на реке, и все мы поели из лучшей фаянсовой посуды Старшего. Это было приятной переменой после черствого хлеба и фиг. Ипу присела рядом со мной у костра, с чашей лучшего царского вина в руках. Вокруг нас, у десятка костров, солдаты пили, а придворные играли в сенет. Ипу заглянула в свою чашу и улыбнулась.

— Никогда не пробовала такого хорошего вина, — призналась она.

Я приподняла брови:

— Даже на отцовских виноградниках?

Ипу кивнула и придвинулась поближе.

— По-моему, они открыли бочки с самым старым вином.

Я ахнула.

— Ради сегодняшнего вечера? А фараону что, безразлично?

Ипу посмотрела на Аменхотепа. Я проследила за ее взглядом. Пока придворные смеялись, а Нефертити негромко разговаривала с нашим отцом, Аменхотеп сидел и смотрел на огонь. Губы его сошлись в тонкую линию, а лицо в свете костра казалось изнуренным.

— Его сейчас волнует только одно: как бы добраться до места, — ответила Ипу. — Чем быстрее он прибудет в Мемфис, тем быстрее он сможет принять посох и цеп Египта.

К нашему костру сквозь круг собравшихся пробрался Панахеси в сопровождении Кийи; ее беременность уже была явственно заметна. Когда они подошли к костру, Нефертити повернулась и сильно ущипнула меня за руку.

— Что она тут делает? — сердито спросила она.

Я потерла руку.

— Ну, вообще-то она едет с нами в Мемфис.

Но до Нефертити мой сарказм не дошел.

— Она беременна. Ей полагается находиться на корабле.

«Подальше от Аменхотепа», — явно хотелось добавить ей.

Одна из женщин Кийи положила на песок пуховую подушку, и Кийя присела напротив Аменхотепа, положив руку на свой большой, подкрашенный хной живот. Она вся была такая мягкая и свежая, такая естественная в своей беременности, — в то время как Нефертити, сидящая по другую сторону костра, сверкала малахитом и золотом.

— Мы одолели полпути до Мемфиса, — объявил Панахеси. — Вскоре мы прибудем на место, и фараон взойдет на престол в своем дворце.

Небольшая группка народу у костра кивнула, продолжая негромко разговаривать между собой. Но мой отец внимательно наблюдал за ним.

— Хорошо ли продвигаются планы строительства, ваше величество?

Аменхотеп выпрямился, очнувшись от оцепенения.

— Великолепно. У моей царицы настоящий талант к проектированию. Мы уже набросали схематический план храма с внутренним двориком и тремя алтарями.

Панахеси снисходительно улыбнулся.

— Если вашему величеству потребуется какая-нибудь помощь…

Он развел руками, и Аменхотеп кивнул, давая знать, что ценит его верность.

— У меня уже есть кое-какие замыслы на твой счет, — сказал молодой фараон.

Придворные у ближайших костров перестали играть в сенет.

— Когда мы прибудем в Мемфис, — объявил Аменхотеп, — я поручу тебе проследить, чтобы военачальник Хоремхеб успешно собрал налоги со жрецов Амона.

В костре треснула ветка, огонь зашипел, и Панахеси сумел скрыть свое потрясение. Он взглянул на Нефертити, дабы проверить, в курсе ли она, пытаясь оценить, насколько фараон ныне доверяет ей. Затем все визири заговорили одновременно.

— Но, ваше величество! — не удержался один из них. — Благоразумно ли это?

Панахеси кашлянул.

— Конечно же, благоразумно. Храмы Амона никогда не платили налогов. Они запрятали богатство Египта и тратят, словно собственное.