Книга Дикое поле - Александр Прозоров

Частокол из тополиных бревен немногим меньше локтя в толщину Варлам с братьями поставили в три дня, после чего он, виновато отводя глаза, попрощался с супругой и отправился помогать им. Вернулся через две недели и с облегчением прижал Юлю к своей груди, а потом чуть не за руку ходил с ней весь день.

То, что однажды татары едва не уволокли его жену в османские пределы, настолько потрясло боярина, что укрепление поместья стало для него чем-то вроде навязчивой идеи. Едва вернувшись, первое, что он начал делать — это ставить еще один тын, в четырех шагах перед первым, да еще из толстенных дубовых колод в два человеческих роста высотой, примерно на треть вкапывая их в землю. Его мысль стала понятна смердам когда, вкопав полтора десятка таких колод, он приказал рыть землю неподалеку перед дубовой стеной, и закидывать ее в промежуток между частоколами, одновременно прикалывая возле наружной стены крепкие высокие колья из растущих вдоль берега Оскола тополей. Теперь у него получался не частокол, а земляная стена с частоколом поверху и рвом перед ней. Не такая прочная, как китайская, но вполне способная выдержать удар тарана или попадание пушечных ядер. Работа получалась немалая, но Варлам, раздав почти всех лошадей из своей доли татарской добычи, наобещав поблажки в будущем, отогревая земля кострами и лично долбя ее киркой, смог добиться тог чтобы смерды окрестных селений и полтора десятка нанятых в Осколе работников к весне насыпали вокруг его усадьбы укрепленную частоколом земляную стену с немного выступающими вперед площадками на углах и каменными грудами возле ворот — чтобы засыпать сверху, если створки начнут-таки поддаваться, межвратное пространство.

Еще он, вспомнив, что супруга смыслит в огненном деле, заказал кузнецу пять пищальных стволов с детский кулак диаметром, а в Осколе купил два бочонка пороха и бочонок жребия.

Мелитиния после смерти Ерохи перестала разговаривать. Совсем. В ответ на боярские распоряжения или приветствия смердов она лишь угрюмо кивала продолжала заниматься своим делом, уткнув глаза пол.

Впрочем, Юля уже успела привыкнуть к тому, на кухне постоянно крутится именно она, уже зная, где и какие припасы находятся, как любит приправлять еду боярыня, и как — Варлам Батов, умела при кормежке смердов балансировать на той грани, чтобы сытная и вкусная еда не опустошала закрома хозяев. И Юля не собиралась менять такую удачную помощницу на другую только потому, что у печи не с кем поболтать.

Свое молчание она прервала только в апреле, встретив хозяйку внимательным взглядом не по возрасту серьезных глаз и внезапно произнеся:

— Сон мне приснился, боярыня. Что дочку ты зимой родишь.

— Не получается это у меня, — вздохнула Юля. — Который месяц замужем, и ничего…

Она запнулась, не желая рассказывать, во что иногда выливается Большой спорт, и только после этого спохватилась, что вдова Ерохи заговорила — но та уже снова ушла в себя.

Наверное, Юля вскоре забыла бы про этот сон, если бы только это не оказалась единственная фраза Мелитинии за последние полгода. И если бы после нее она в течение двух недель так и не смогла дождаться того, случиться чему, согласно графика, подошло самое время. И только вначале мая она решилась сказать своему мужу такие долгожданные слова:

— Ты знаешь, Варлам… Кажется, у нас будет ребенок.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГЛИНА

Глава 1. Встреча

В разгар зимы девятьсот тридцать второго года по священному мусульманскому календарю, не дожидаясь схода снегов, бей Мансурова и Мереева ногайских родов Девлет-Гирей покинул свою ставку у Кривого колодца и в сопровождении двух сотен верных нукеров, русского по имени Менги-нукер и десятка его телохранителей помчался по заснеженной степи. Путь его оказался нетороплив и извилист — потому как на стоянках коням приходилось самим вырывать себе траву из-под снега, а травы этой по осени и без того оставалось всего ничего, лишь завяленные солнцем лохмотья.

Правда, выросший в здешних степях Девлет знал, как уберечь лошадей от бескормицы, и вел отряд не по прямой, а от низины к низине — по тем местам, где трава оставалась зеленеть до глубокой осени, подпитываясь недобирающимися до поверхности подземными источниками. День-два голодного перехода, три-четыре дня отдыха, во время которых люди отогревались в шатрах, кони отъедались вырытой травой для следующего перехода.

В особо широких и богатых долинах, возле вековых колодцев, а то и открытых взору ручейков стояли родовые улусы различных кочевых племен. Разумеется, все они давно усвоили простую истину о том, что со своих стад прокормиться самому еще возможно — но ни жен, ни детей, ни стариков с их безразмерными желудками насытить нет никаких шансов. Поэтому по весне степняки распахивали свою долину, сажали здесь пшеницу, ячмень или овес и только после этого уходили в долгое летнее путешествие вслед за солнцем, ветром и свежей травой, со скоростью трех верст в день — именно с такой неспешностью поедают лезущие из земли стебли отары овец, — все время с тревогой вглядываясь в горизонт: потому как мстительным соседям, литовцам и русским, жадным донским казакам нет нужды везти с собой многочисленную семью и домашний скарб, их ничто не привязывает к стадам и водопоям. Они оставляют жен и детей за крепкими стенами своих городов и крепостей, перекидывают через спины заводных коней сумы с ячменем и бурдюки с водой и мчатся показать свое ухарство, способные обрушиться в любом месте с любой стороны, порубить табунщиков, похватать девок — и умчаться, оставив после себя только жалобный вой и черные окружности сгоревших шатров.

Но если повезет, и в бескрайних просторах кочевье не найдет ни один из его врагов — род, как десятки, сотни, а может, и тысячи лет назад вернется в свою долину, сожнет заколосившиеся поля, заколет лишний скот, который нет смысла кормить долгую голодную зиму, поставит вокруг колодца свои шатры и станет ждать тепла, моля Аллаха о том, чтобы запасов зерна и мяса хватило до весны. Поскольку, если не хватит, то не свое лишнее зерно род сможет продать вечно голодному Крыму, а будет вынужден ради прокорма отдать жадным османским и персидским купцам захваченную в кровавых набегах добычу, и жить мечтой о новых набегах на земли неверных, потому как без принесенной в хозяйство хоть раз в три-четыре года добычи не выжить ни одной степной семье.

Именно про колосящиеся в долинах по осени поля и вспомнил Девлет-Гирей, когда русский потребовал с него зерно. Русский прав: везти с собой несколько мешков зерна для коней куда легче, чем арбу сена. Правда, совсем без сена кони дохнут — но ведь татарам нужно всего лишь перейти Дикое поле. А там — Гирей широко ухмыльнулся — там кони досыта наедятся сеном у запасливых русских мужиков.

Отряд шел по широкому кругу, останавливаясь в улусах не крупных, а мелких родов. Девлет принимала гостеприимство местного мурзы, его угощение, после чего предлагал прислать к середине апреля к Куркулаку четыре арбы зерна и полсотни воинов для набега на русские порубежные земли. Мурзы удивлялись, качали головой, гладили куцые бородки и — соглашались. Или обещали подумать, но Гирей знал: пришлют.