Книга Бред Тьюринга - Эдмундо Пас Сольдан

Ты ищешь в своем компьютере карту-план Архива. Для тех, кто работал на этом этаже до твоего прихода, архивация означала простое занесение в компьютер информации в произвольном порядке. Таким образом, извлечь ее из Архива также легко, как взять библиотечную книгу с полки. На мерцающем экране твой план выглядит более чем неполным: сплошные черные полосы, как на тигровой шкуре. Ты грустно вздыхаешь, так как знаешь что большинство информации потеряно навсегда.

Ты набираешь: "Граффити. Сопротивление". На всякий случай добавляешь: "Кандинский". Ящик 239, верхняя полка, буква Н. Твоя память – это память компьютера. Ни единым жестом не выдав своего триумфа (чтобы Баэс еще немного пострадал), ты открываешь дверь, ведущую в Архив, включаешь свет и теряешься в узких коридорах.

Скрипит рассохшееся дерево, и ты чувствуешь запах сырости в этом замкнутом, неприветливом пространстве. На полках – коробки с бумагами, дискеты, CD, DVD, видео– и аудиокассеты. Есть даже, словно музейные экспонаты, ацетатные 18-дюймовые диски, предшественники виниловых, которые использовались еще во времена Второй мировой войны; теперь их можно прослушать только на машине под названием "Мемовокс", единственный уцелевший экземпляр которой хранится в Национальном архиве в Вашингтоне. Дискеты, которые уже невозможно прочесть, так как они написаны на языке типа LOTUS, понятном лишь тем, кто учился программированию в 1970-е годы. Оптические диски, бывшие в моде в 1980-х и давно исчезнувшие с рынка. Эра высоких технологий производит на свет такое количество информации, что она постепенно начинает поглощать саму себя и, соответственно, устаревать с огромной скоростью. Вновь и вновь создаваемые компьютеры быстро обгоняют своих предшественников. Благодаря цифровым технологиям данные занимают все меньше места. Но преимущество в количестве не означает улучшения качества. Сегодня данные записываются и теряются с такой легкостью, какой не было за всю историю человечества. Иногда ты ходишь по этим коридорам совершенно спокойно, а иногда вдруг начинаешь всей кожей ощущать каждый бит, каждый пиксель информации уже потерянной и еще существующей; ты ощущаешь свою близость к восхитительному, мистическому экстазу, приготовленному для тебя шутником Всевышним.

Ты подходишь к стеллажу, который искал. Открываешь ящики и берешь несколько папок. Взвешиваешь их в руках – такие легкие, но будто пригвоздили тебя к полу. Ты прижимаешь папки к груди и оглядываешься по сторонам: бесчисленное множество коробок, корешков изношенных папок – и так до самого потолка.

Ты прикасаешься к своей морщинистой коже. Ты тоже являешься информацией, которая неотвратимо деградирует. Там, высоко, есть кто-то, кто хочет непременно пообщаться с тобой. Тебе неизвестно, что он хочет сообщить. Возможно, это и не важно.

Глава 2

Флавия открывает холодильник и достает надкушенное яблоко. Ложится в кровать, включает телевизор. Она смотрит новости: ничего об убитых хакерах, никаких сообщений, касающихся "Сопротивления"; транслируют встречу с аймарским лидером торговцев кокой, который заявляет о создании новой политической партии и называет себя будущим президентом республики. Она переключает на канал мультипликационных фильмов; идет японский мультик "Харуки", – то ли о жабе, то ли о лягушке, выжившей после атомной атаки. Как японцам удается сделать свою культуру такой универсальной? Скоро появятся рюкзаки "Харуки", пижамы "Харуки", сандалии "Харуки"… Она убавляет громкость телевизора и включает диск "Chemical Brothers": "Иди с нами" – музыка техно больше соответствует образам, которые мелькают на экране.

Она сбрасывает на пол туфли и школьную форму и остается в белой футболке и синих джинсовых шортах. Инстинктивно прикрывает голые ноги: нет ни минуты, когда бы ей не казалось, что за ней наблюдают. Несколько раз, моясь в душе, она слышала осторожные шаги. Нужно спуститься вниз и надеть халат.

Картины в гостиной изображают тревожную ночь, они написаны в импрессионистской манере. Как говорится: французы рисуют пейзажи вот уже триста лет и сделали из этого целое направление, которое популярно до сих пор. Старомодные вкусы отца совершенно не соответствуют ее представлениям о прекрасном. Она бы предпочла что-нибудь другое, виды Лихтенштейна, к примеру… Нет, даже это не подойдет. Ей по душе цифровое искусство, картины, которые никого не оставляют равнодушным. И благодаря бесчисленному количеству комбинаций каждый раз выглядят по-новому.

Она читает сообщения в своей серебристой "Нокии". Ей написал дежурный по дису (ответственный за дисциплину) колледжа. Он спрашивает, куда она подевалась: "Уже четверть десятого, почему ты не на занятиях?" Беда с этими технологиями: они соединяют тебя с внешним миром, когда этого совсем не хочется…

Дом пуст. Задернутые шторы приглушают яркий утренний свет. Несколько раз она так же, как сейчас, думала, что одна дома, а потом обнаруживала мать, запершуюся в своей комнате с бутылкой минералки (позже Роза рассказала ей, что там была водка). У себя ли мать сейчас? Нужно подняться, чтобы убедиться в этом. Флавия с удовольствием доедает яблоко.

Она все меньше понимает своих родителей. Они так далеки от всех прелестей жизни. Мама всегда погружена в себя и подавлена. Было время, когда они многое делали вместе: ходили за покупками в супермаркет или торговый центр и, словно подруги, делились друг с другом секретами. Для Флавии мать действительно была лучшей подругой: она никогда не смогла бы так общаться с девочками своего возраста. Но эти времена близости и взаимопонимания прошли. Возможно, это был лишь какой-то промежуток времени, примерно от десяти до тринадцати лет, когда девочка взрослеет, меняются ее тело и разум; в это время ей, как никогда, нужна поддержка взрослого, который развеял бы страхи и вселил уверенность в себе. Она поднимается в свою комнату. Пахнет грушей – это ее любимый запах. Флавия открывает занавески, и в комнату врывается день. Компьютеры дремлют, на их заставках – придуманное ею изображение Дуанн 2019.

А папа… Он уже давно стал другим… Или он всегда был таким, а она только сейчас стала отдавать себе в этом отчет? Она старается забыть, но память вновь и вновь услужливо преподносит ей это воспоминание, одно из самых неприятных в ее жизни.

Ей – шесть или семь лет. Она сидит в своей комнате, спиной к двери, и играет в куклы. Солнце освещает ее. У нее длинные, до талии, волосы. Вдруг она слышит шаги в комнате. Собирается обернуться, но отец просит этого не делать: "Оставайся, пожалуйста, так, на коленках, как будто в комнате никого нет". Она продолжает играть, но ей трудно не думать о том, что в комнате находится еще кто-то, тем более – взрослый. Скоро она чувствует, что отец опустился на колени позади нее. Одной рукой он гладит ее волосы, играя кудряшками. Голосом своей любимой куклы, Барби с черными волосами, она говорит рыжеволосой кукле, что хотела бы пригласить ее на день рождения. Рука отца продолжает гладить ее волосы. И вдруг Флавия слышит какие-то звуки, значение которых понимает только сейчас, годы спустя. Прерывистое дыхание отца, его ритмичное движение приводит ее в ступор. А потом наступает тяжелая тишина, которая поглощает весь дом, весь город, всю вселенную…