Книга Сад Лиоты - Франсин Риверс

Наконец Лиота прервала молчание:

— Значит, ты уже достаточно взрослая, чтобы жить самостоятельно?

— Да. Я переехала к своей школьной подруге. Сьюзен Картер. Она окончила школу на год раньше меня. С ней очень весело.

— В каком смысле весело?

— Не подумай ничего плохого, — тут же добавила Энни, вспомнив об отношении своей матери к Сьюзен. Ей не хотелось, чтобы у бабушки создалось неверное представление об этой девушке. — Сьюзен очень ответственная. Она ходит на курсы при университете в Сан-Франциско и сама платит за свое обучение.

— Что же она изучает?

— Разное. Пока ей трудно остановиться на чем-нибудь одном, но, скорее всего, она выберет, как и ее мать, сестринское дело. — Энни рассказала бабушке, что вместе со Сьюзен снимает квартиру в таком районе города, где удобно заниматься бегом. — Я люблю бегать.

Так вот почему она такая стройная.

— Одна беговая дорожка проходит неподалеку от зоопарка, — пояснила Энни, — а другая тянется с милю вдоль берега залива.

Лиота вспомнила, что слышала от Эйлиноры о спортивных занятиях Энни, вот только запамятовала, о каком виде спорта шла речь.

— Ты занималась бегом?

— Нет, мама считала, что бег не подходит для девочек, и до пятнадцати лет я занималась гимнастикой.

— Почему же только до пятнадцати?

— Я сломала руку. Из-за травмы не смогла продолжать занятия.

— В наши дни было не принято, чтобы женщины бегали трусцой, — заметила Лиота. — Но я обычно делала пробежки вокруг озера Мерритт во время обеденного перерыва. Мне удавалось сохранять спортивную форму. И я любила бывать на воздухе. В моем ящичке на работе я хранила спортивную обувь. Признаюсь, некоторые косо смотрели на меня. Но меня это не останавливало. С тех пор многое изменилось. Я слышала, что теперь нет ничего необычного в том, что женщины ходят в кроссовках на работу. Это правда?

Энни улыбнулась:

— В центре города я постоянно встречаю женщин в деловых костюмах и спортивной обуви. Многие из них, приходя на работу, снимают ее и надевают туфли на каблуках.

— Оставляя всех врачей-ортопедов без работы, — рассмеялась Лиота.

Энни понемногу освоилась. Что-то такое было в ее бабушке, и рядом с ней в ее небольшом жилище она чувствовала себя как дома. Карие глаза старой женщины светились мягким юмором, и это придавало Энни решимости… вызывало желание набраться мужества и задать свой вопрос.

— Где ты работала, бабушка? — Энни очень интересовало, какой же должна быть ее работа, если она дорожила ей больше, чем своей семьей?

— Я была секретаршей. Обычной секретаршей.

— И тебе нравилась эта работа?

— Я хорошо справлялась со своими обязанностями.

— А сколько лет ты проработала?

— Тридцать.

— И все это время ты служила в одной компании? — Значит, она продолжала работать и после ухода ее матери из дома. Может быть, в словах матери и было зерно истины.

— О, нет. Их было четыре. И все они находились в том же здании в двух кварталах от озера Мерритт. Одна из них закрылась, но меня тут же пригласили ее бывшие конкуренты. Когда мой шеф вышел в отставку, я стала работать на человека, купившего его компанию. Потом произошло слияние этой компании с другой, и меня оставили работать на том же месте.

— Почему же ты все-таки ушла?

Лиота улыбнулась одними уголками губ:

— Мне исполнилось шестьдесят пять.

— И тебе предложили уволиться из-за возраста?

— Нет, я сама подала заявление об уходе за две недели до своего дня рождения.

Она сказала это таким тоном, будто ей не терпелось уйти с работы. Так ли оно было?

— А тебе нравилась твоя работа?

— Нравилась ли? Нет, не могу сказать, что работа секретарши была особенно увлекательной. Просто нужно было оплачивать счета. Да и общаться с людьми я любила.

Энни нахмурилась. Как это получается, что человек, которого считали фанатично преданным своей работе, не проявляет ни малейшего интереса к разговору о ней, когда появилась такая возможность? Может быть, сослуживцы притягивали ее? Может, у нее возникли с кем-то из них близкие отношения? И именно поэтому образовалась пропасть между ее бабушкой и матерью? Маловероятно. Если бы Нора знала что-нибудь, она бы обязательно проговорилась. Не было случая, чтобы она побеспокоилась о репутации бабушки Лиоты. Во всяком случае, она использовала бы подобную информацию, чтобы пригвоздить ее к позорному столбу.

— Вид у тебя встревоженный, — тихо произнесла Лиота. — Это связано с тем, что я рассказала?

— Нет, просто я задумалась…

Энни покраснела, осознав, что порицала мать точно так же, как та, в свою очередь, всю жизнь порицала бабушку Лиоту. Какое право она имела критиковать свою мать даже в мыслях? Ставила ли она себя на ее место, смотрела ли на жизнь ее глазами?

«…Что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте»[15].

А что истинно? Что справедливо? — размышляла Энни, потирая виски.

— Голова разболелась? У меня есть аспирин.

— Нет, я чувствую себя хорошо, бабушка. Правда. Просто много всего…

Энни крепко сжала губы, боясь расплакаться. Подумала было, что бабушка начнет задавать вопросы, какие обычно она слышала от матери. Что она могла ответить?

Лиота сидела безмолвно, как будто выжидала.

Энни почувствовала себя неловко. Она куда больше привыкла к напористости матери, с которой та добивалась ответа.

«Скажи мне сейчас же, что случилось».

«Ничего, мама».

«Полагаю, ты снова хочешь бросить уроки музыки. Так вот, я не позволю тебе это сделать. Слышишь меня? В один прекрасный день ты поблагодаришь меня за все. Если же я предоставлю тебе право решать, ты от всего откажешься».

«Мама, мне просто нужно немного времени…»

«За инструментом у тебя будет его предостаточно. С таким успехом можешь дуться, сидя за пианино. Иди и занимайся! Я пообещала своим приятельницам, что ты поиграешь нам во время обеда…»

Энни закрыла глаза, желая спрятаться от голосов, которые преследовали ее.

— Энни, что привело тебя сюда? — Лиота увидела, что в душе девушки происходит ужасная внутренняя борьба. Что она может сделать, чтобы помочь своей внучке?

Энни разняла руки и, чтобы они не дрожали, обхватила чашку.

— Я почти не знаю тебя, бабушка Лиота.