Книга Лабиринты рая - Ник Саган

Парта Фантазии не шаталась, но мы думали, что она шатается. Фантазия раскачивалась вперед-назад беспрерывно, надоедливо. Маэстро, однако (непонятно почему), с этим мирился. К тому же она все время что-то бормотала, произнося слова, приходившие ей на ум просто по ассоциации. Она говорила на неведомых языках. Мы с самого начала знали, что с ней что-то не так.

И наконец, Вашти… Я плохо помню Вашти. Она была тихоней. Просто тихоней, и все. Сдержанной, так лучше сказать. Слишком унылой.

* * *

— На этом стуле, — произнес я, усаживаясь, — сидел Габриель.

Я говорил о себе в третьем лице, ведь теперь я был уже другим, уже не был тем, прежним Габриелем. Свободу нужно завоевывать, как говорил нам Маэстро, и я заработал себе право не пользоваться этим именем, как получили мы право не носить форму, одеваться в том стиле, который больше подходил нам.

Все началось с Пандоры. Она терпеть не могла имя, данное ей при рождении, — Наоми, к десяти годам никто за пределами школы, включая ее родителей, так ее больше не называл. Только Маэстро не желал называть иначе. Как-то прямо на занятиях в классе она взорвалась. Помню ее отчаянное лицо, когда она, оттолкнув парту, выскочила из класса. Она потребовала, чтобы Эллисон перепрограммировал Маэстро, но тот отказался. Он заявил, что Маэстро достаточно разумен. Если мы чем-то недовольны, следует сказать ему напрямую.

Так мы и поступили. Однако пришлось хитрить. Первыми хитрецами были я и Лазарь.

— Разве мы не заслужили это право? — спрашивал мой соперник у Маэстро. Странный, бесстрашный ребенок мог вертеть Маэстро как хотел. — Посмотрите, как мы выросли! Какими мы стали ответственными! Ничего плохого нет в том, что мы будем называть друг друга теми именами, которые нам нравятся. Разве роза станет чем-то другим, если назвать другими словами?

Маэстро долго сопротивлялся, но в конце концов мы с Лазарем добились своего. Оглядываясь назад, я понимаю, что наш нечестивый союз был одним из немногих случаев, когда мы объединились, а не вцеплялись друг другу в глотки.

Как это ни странно, своей новой личностью я обязан ему. Не менее странно, что сам первый борец за право менять имена имя себе оставил прежнее. Родители назвали его Лазарем, Лазарем он и остался. Я стал Хэллоуином. Почему он не взял себе новое имя? Досадно.

Потом нашу компанию разрушила Вашти, подав заявление на индивидуальное обучение. Она заявила, что ей трудно реализовывать свой потенциал, находясь в одном классе с нарушителями дисциплины, такими как Меркуцио, Тайлер, Фантазия и я. Она боролась и победила. После этого маленький красный домик превратился в пережиток, иногда с него стряхивали пыль, но очень редко.

Теперь это было подходящее место для секретов.

Здесь я что-то спрятал. Но где?

Ага.

Потянувшись рукой под парту, туда, где веснушчатый Габриель однажды прилепил кусок мятной жвачки, я нашел то, что искал, поскреб нашлепку. Пальцы натолкнулись на точку доступа к каталогу. Гладкая и теплая на ощупь. Я заполучил этот каталог однажды в рождественские каникулы: залез в школьную лабораторию и стащил запасной, спрятав его здесь, в ГВР, и замел следы. Даже тогда я не доверял персоналу. Моя рука толчками и рывками по самое запястье погрузилась в изумрудный свет прямоугольного голографического дисплея, кисть потеряла плотность, вместо нее я видел теперь только папки и иконки.

Сначала я отыскал свои старые бумаги. Письменные работы, тесты, контрольные. Тут же были стихи, надо сказать, очень плохие, в них я сравнивал свое сердце с увядающей розой. Хуже того, я рифмовал «старый мол» и димедрол, а также Венеру Милосскую. Мне даже стало как-то неловко за самого себя. К тому же эти вирши совершенно не соответствовали заданной теме. Красным цветом был приписан только один комментарий от Маэстро: «Какое отношение все это имеет к Томасу Джефферсону?»

Думаю, я был из тех детей, что всегда выбирают непроторенную дорожку.

Я листал свои школьные работы, и ностальгия отступала, приходило знание, отпущение грехов и смерть. Знание явилось в виде инструментов дешифровки. Просто сногсшибательный набор файлов, мечта хакера. Я сам его программировал, плод растраченной впустую молодости. Мне всегда казалось важным знать, как далеко можно заходить в той или иной ситуации, причем не только с людьми, но и с различными конфигурациями. Сначала мне пришлось потратить время, чтобы снова научиться управляться с файлом. Прекрасно. Теперь я могу перенести эти файлы к мосту Чинват и протестировать паука. Я мог взломать Пейса незаметно для системы, все, что мне нужно, — это доступ, время и немного везения.

Я повертел иконки и выбрал один из файлов, названный «Убойным файлом». Он казался знакомым. Я щелкнул по нему, и в руках у меня материализовался пистолет. Небольшой, но мощный, такие называют карманными ракетами. Он удобно лег в руке, хотя я держал его левой. Он появился с уже взведенным курком — очень разумно. Я посмотрел в прицел — белая точка в центре и две по бокам. Я нацелил оружие прямо в…

Что за чертовщина! В Лазаря!

Он стоял в дверях, пистолет висел у него на поясе в кобуре. Рассматривая меня, он постукивал костяшками пальцев в ожидании.

— Жми, — сказал он. Я выстрелил в него. Он исчез.

И сразу же возник в другом месте. Я развернулся, прицелился прямо в голову.

— Жми, партнер, — сказал он. И пошел на меня.

Я снова выстрелил. Два из двух. Я еще пострелял, и у меня получилось девять из десяти. Наконец я от него освободился.

«Убойный файл» — программа-стрелялка. Мой способ справляться с романтическими неудачами — снова и снова стрелять в своего соперника. Я убивал Лазаря раз сто, не настоящего Лаза, а его клон в ГВР. Он был моей боксерской грушей.

Я невиновен! Мне казалось, это я убил его, а на самом деле не я!

Какое облегчение, слава богу. В ГВР одна реальность заменяет другую, выброс Каллиопы все спутал в моей голове. Меня окатила волна облегчения, я непроизвольно улыбался. Я не был убийцей, я не сгубил свою жизнь, у меня еще есть будущее.

Я прошептал «спасибо» каким-то высшим силам — не знаю, что это за силы, но я так им благодарен, — а может, я прошептал это самому себе, той части меня, которая верила, не допускала мысли, что я могу оказаться настолько плохим. Теперь я стал лучше относиться к себе.

Но — и это было критическое «но», которое портило мое эйфорическое состояние, — если не я убил Лазаря, то кто же это сделал?

Кто-то вытащил его из ГВР. Я знал, что он мертв, сердцем чувствовал. Так кто же его убил?

Вероятно, тот же гад, что пытался убить меня.

* * *

Не исключено, что у Пейса есть ответы. Я вернул программу-стрелялку на место (карманная ракета и Лазарь исчезли). Я уже начал вытаскивать руку из прямоугольника, когда увидел надпись «Дум», запрятанную внутри. Еще одна игра? Навряд ли. Открывая ее безымянным пальцем, я чувствовал, как меня все сильнее охватывает любопытство.