Книга Сплетающий Души - Кэрол Берг

Но что бы ни послужило им причиной, я был уверен — видения как-то связаны с тем, что происходит со мной: с моими снами, кошмарами и всем прочим. Большую часть времени я чувствовал, что если не стану сдерживаться изо всех сил, то лопну, словно разложившийся коровий труп, разбрызгав повсюду мысли, воспоминания, все злые, неправильные поступки, которые я когда-либо совершал, так что все: моя мать, отец, друзья — смогут их увидеть. Я говорил себе, что меня не волнует мнение других, но, разумеется, это было неправдой, и, кроме того, я был убежден, что стоит мне только потерять самообладание, и лорды сразу же найдут меня.

Вот почему я больше никого не допускал в мой разум, вот почему не мог позволить принцу «помочь» мне справиться с кошмарами. Я был одним из лордов, несколько часов прожил как четвертое физическое воплощение их единого, исполненного злобы сознания, мое истинное «я» было утеряно, душу тронула гниль. В те часы я не чувствовал ничего: ни любви, ни боли, ни ужаса, ни отвращения, ни радости. Я мог не моргнув глазом погрузить ладони в пламя. Я мог каблуком раздавить новорожденное дитя и помнить об этом не дольше, чем ветер развеивает струйку дыма. Вся любовь и честь двух миров значили для меня тогда не больше, чем пыль на моем ботинке. Могущество было для меня всем. И даже четыре года спустя я так страстно жаждал его, что одна только мысль о нем повергала меня в трепет.

Единственной нитью, связующей меня с моим прежним «я», был голос моей матери, которая рассказывала мне правду о моей прошлой жизни и о людях, бывших ее частью. Я цеплялся за эту спасительную нить и со временем осознал, как она прочна и как яростно лорды стремились оборвать ее, заставив меня убить мать. Паоло убедил меня довериться ей, и я позволил ей увлечь меня за собой.

В дни и недели, которые последовали за моим бегством, отец раз за разом проникал в мое сознание и плоть и с колдовской силой, какой я не ожидал от дар'нети, разрушал то, что сделали со мной лорды. Но он не мог коснуться того, что осталось от моей бытности лордом Зев'На. Я запер эти несколько часов за дверью, которую даже ему не под силу было открыть. Если б ему удалось хотя бы заглянуть туда, он бы понял, кем я был, а если он и в самом деле таков, каким его считает моя мать, он бы попробовал исцелить и эту часть меня. Я не мог этого допустить. Гниение проникло слишком глубоко. Я бы наверняка умер или сошел с ума, и он, скорее всего, тоже. Диете Разрушитель стал частью меня, и я не верил, что его можно удалить успешнее, чем остатки принца Д'Нателя из души моего отца. Я должен был научиться жить вместе с Диете, держа разделявшую нас дверь закрытой и запертой.

Иногда владеть собой было легче — во время занятий, усердной работы или наших с Паоло поездок. Порой это становилось намного труднее — когда я злился или уставал. Но бывали времена, когда это было почти невозможно — если я касался меча или пытался сотворить даже самое пустяковое колдовство. Поэтому мне и пришлось бросить Паоло и Раделя защищать мою мать от разбойников во время нашего путешествия. Последнее место, где я мог позволить себе находиться, — это в гуще битвы, с мечом в руке, в окружении боли и крови. Когда я видел чужие страдания, я вспоминал вкус боли, скорби, отчаяния, как, заполняя ими темные уголки своей души, я мог призывать молнии, проникать в глубины океана или исследовать звездные просторы. Именно тогда я начинал слышать коварный шепоток ищущих меня лордов, и мне с большим трудом удавалось снова запереть дверь в сознании. Лорды были слишком близко.

Я не мог истолковать свои сны, равно как и то, что виделось мне наяву. Сны начались сразу после того, как я покинул Зев'На. Когда отец, исцеляя меня, сделал все, что только мог — и что я мог ему позволить сделать, — и я снова начал жить, спать, есть и чувствовать, как человек, мне стала сниться бесплодная страна с пурпурно-черным небосводом и зелеными звездами. Этот сон не пугал, просто место как место. Но оно снилось мне каждую ночь, и это казалось мне странным.

Постепенно, в течение следующего года, пейзаж моего сновидения изменялся. Так, в одну из ночей я мог увидеть голую пустошь, в следующий раз по ней уже тянулась тропа, могло появиться чахлое деревце или валун. На другую ночь у тропы вырастал каменный курган, или она превращалась в подобие дороги, или же начинала петлять по скалистому предгорью. Года через два мне начал сниться одноглазый карлик с парой товарищей — они сидели на валуне или стене или занимались каким-нибудь обыденным делом: точили нож, вырезали что-то из дерева или чинили башмак.

Разумеется, это были не те сны, из-за которых я поднимал на ноги весь дом, словно ревущий младенец, боящийся медведя или змей. Кошмары были связаны с лордами. Я просыпался слепым и знал, что смогу видеть только через золотую маску с алмазными глазами, которую они мне дали, или чувствовал себя вмурованным заживо в исполинскую каменную статую, изваянную для меня ими, или же я видел раненую мать и склонялся, чтобы отведать ее крови, ощущая в себе иссушающую жажду могущества.

Хотя вся моя жизнь была связана с Мостом Д'Арната, я никогда его не видел. Когда я был совсем еще ребенком и Зиддари нес меня через Пропасть, он оглушил меня чарами. Но после того как тем вечером в Вердильоне принц поделился со мной своей тайной и в тысячный раз повторил, как он надеется, что вскоре я смогу перебраться в Авонар, любопытство одолело меня. Что бы там ни думал принц, я никогда не собирался жить в Гондее. От мысли, что мне придется сидеть во дворце Д'Арната и править дар'нети, меня мутило. Поэтому я решил воспользоваться возможностью и просто посмотреть на него.

Ужасная ошибка. Путешествие оказалось занимательным, как я и сказал матушке, но я прежде никогда не чувствовал себя настолько не в своей тарелке, таким уязвимым, словно в тот же миг, как мы вступили на Мост, с меня содрали плоть, оголив кости. И с той ночи, когда я вернулся домой, мои сны про карлика и его мир тоже сделались кошмарами.

Ужас начинался всегда с того, что снившийся мне мир распадался на части, словно мозаика, брошенная на стол. Карлик, в панике размахивающий руками, мог оказаться на одном ее кусочке, дорога разбивалась между несколькими, гора оставалась еще на одном, а между всеми ними вспыхивало жгучее белое пламя. Оно сжигало осколки моего сна, словно сухие листья, и всякий раз я чувствовал, что и я горю вместе с ними. Я просыпался, жаждущий, опустошенный, словно белый огонь выжег все, что во мне было.

Если бы эти сны выжигали все темные закоулки за дверью, все бы было в порядке. Но они лишь пробуждали во мне желание распахнуть ее и сбежать туда, в холод и тьму. Я не знал, почему я кричал — из-за белого пламени или холодной тьмы. Прогулка по проклятому Мосту Д'Арната лишь еще больше исковеркала мое сознание, и я не знал, что с этим делать.

Потом мы приехали в Прайдину, где полупьяный скотник описал карлика и мир из снов. Я рассказывал Паоло о них и о том, что я полагал их реально существующими, но я никак не ожидал, что о них будет знать еще кто-то. Я едва не рванулся тут же искать место, где пропал сын пастуха. Мне казалось, что, увидев его, я смогу избавиться от этих снов или, по крайней мере, понять, что они означают. Но я не мог бросить матушку, пока она не окажется в безопасности.