Книга Варьельский узник - Мирей Марк

— На каком основании ты так решил, Сальвиус? Тебе стало жаль его? Потому что он очень молод? Такой мужественный, обаятельный убийца, весельчак, умница, как он мог выколоть отцу глаза, отрезать ему пальцы, а потом еще и в камине поджарить? Ответь мне!

Сальвиус смутился и торопливо забормотал в ответ:

— Я только хотел спросить, зачем так долго держать его в карцере? Это же настоящая крысиная нора. Вы же понимаете, браслету совершенно безразличны ваши распоряжения! Колесики тикают, механизм работает. Вы это осознаете?

— Осознаю.

— Он не выдержит три месяца.

— Какая разница, выдержит он или нет? Преступник нарушил судебные предписания и должен понести наказание, поэтому останется в карцере на три месяца!

— Вы чересчур суровы...

— Нет, Сальвиус. Я всего лишь распоряжаюсь огромными владениями, на меня возложена ответственность заботиться о них и защищать,— он помолчал немного и добавил с горечью: — Наша жизнь в Луваре была бы куда более опасной, если бы я боялся крови или постоянно всех жалел.

В действительности Эммануэлю сильно не хватало Проклятого. Он скучал по его шуткам и смеху. А воспоминания о том, как юноша стойко переносит приступы, не раз поддерживали и вдохновляли де Лувара. «Мы все проиграли, правда, с той разницей, что он заплатит за этот проигрыш своей жизнью»,— подумал он, но вслух ничего не сказал, дабы не ранить и без того упавшего духом старика.

— Он выдержит,— Эммануэль попытался ободрить Сальвиуса.— Если он столько времени носит браслет, то переживет и эти три месяца.

* * *

В феврале начались настоящие морозы. Погода испортилась, зима лютовала. Рука Олега, которую он протягивал Эммануэлю через решетку, была ледяной. Тонкая ткань тюремного одеяния не спасала, его трясло от холода. Вот уже два месяца, как они не обменялись ни словом. Эммануэль не знал, что сказать, а приговоренный не имел права заговаривать с ним первым. Но время от времени он поднимал глаза на своего тюремщика, а в них читалось страдание от одиночества, холода и грязи.

В одну из суббот Эммануэль впервые заговорил с ним:

— У вас достаточно воды?

— Да, спасибо.

С тех пор они обменивались парой слов, но не больше. Им по-прежнему было нечего сказать друг другу.

Однажды в воскресенье, когда де Лувар надевал узнику браслет и повернул его руку, чтобы защелкнуть звенья, юноша на какое-то мгновение сжал его пальцы. Это длилось всего мгновение. Но затем внезапно начался приступ — капля яда попала на кожу. Олег резко наклонился вперед и прижал голову к прутьям решетки, заскрипев зубами и с трудом сдерживая крик. От дикого напряжения по его телу пошли судороги. К счастью, припадок длился недолго, через несколько секунд юноша расслабился и поднял голову. В его глазах застыли ужас и боль.

Через мгновение он взял себя в руки, отвернулся и отступил вглубь камеры.

* * *

Несколько дней подряд шел снег. По коридорам замка гулял ледяной ветер. Эммануэль думал об Олеге, сердце сдавливало волнение и тревога. «Еще целый месяц. Даже больше: пять недель. Он не выдержит,— со страхом думал он, но тут же брал себя в руки.— Выдержит. Он выйдет оттуда 20 марта».

В субботу вечером, когда сеньор спустился в подвал, юноша стоял у стены, обхватив плечи руками. Грязный и изможденный, он напоминал варваров, иногда попадавшихся дозорным отрядам на побережье или недалеко от границы. Сходство было не только внешним — в его глазах застыла такая же тоска и безнадежность. При появлении Эммануэля он подошел к решетке и протянул руку. Кожа на костяшках была содрана, свежие раны кровоточили: он разбил кулаки о стены.

— Вы не должны этого делать,— тихо произнес Эммануэль.

— У меня нет других дел,— отозвался Олег. Он хотел еще что-то добавить, но передумал.

— Вы хотели что-то сказать? — окликнул его Эммануэль.

— Я хотел узнать, сколько мне осталось сидеть?

— Без малого месяц. Сегодня 23 февраля. Вы выйдете отсюда 20 марта.

— Спасибо. Это все, о чем я хотел спросить,— поблагодарил Олег и прислонился к стене, обхватив плечи руками.

Эммануэль взял факел и стал подниматься по лестнице. Подвал снова погрузился во мрак.

* * *

На следующий вечер в воскресенье сеньору показалось, что Олегу лучше.

— Я видел чайку. Там, в окошке, мельком. Она такая свободная и такая прекрасная... как весна,— его глаза заблестели, он улыбнулся.— Ах, да, вы же не любите птиц.

Эммануэль защелкнул браслет. Узник поправил рукав тюремной робы и поднял взгляд. Видимо, он что-то прочел в глазах своего тюремщика, так как, не дожидаясь вопроса, улыбнулся и спокойно сказал:

— Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Де Лувар замер. Последние слова его почти испугали. Ни разу в жизни он не сталкивался с таким невероятным чувством собственного достоинства!

* * *

В следующую субботу при появлении Эммануэля Олег не сдвинулся с места. Он сидел на соломе, обхватив руками колени, и смотрел на стену невидящим взглядом. Даже не сразу понял, что обращаются к нему. Сеньору пришлось дважды повторить его имя.

— Сегодня — не суббота,— наконец, откликнулся тот.

— Сегодня суббота,— мягко ответил Эммануэль и повторил: — Сегодня суббота, а сейчас полночь.

Опираясь о стену, Олег поднялся и подошел к решетке. При виде его рук, разбитых в кровь, де Лувару стало не по себе. Ссадины кровоточили. Ему показалось, что юноша смотрит на свои руки с ничуть не меньшим удивлением, чем он.

— Крови много,— сказал Олег.— Я хотел бы увидеть море... Это возможно?

— Нет,— покачал головой Эммануэль, снимая браслет. Несколько секунд заключенный задумчиво смотрел на запястье:

— Мне будет его не хватать. Это исчадие ада обожает меня. Тогда на берегу, когда я увидел лес, я не мог себе этого даже представить. Но ко всему привыкаешь,— он поднял на Эммануэля глаза, полные боли.— Очень холодно. Почему так холодно?!

* * *

В воскресенье, на следующий день, узник вновь не обратил внимания на появление Эммануэля. Он сидел в прежней позе на соломе, обхватив колени руками. Эммануэль окликнул его. Юноша повернулся и удивленно взглянул на него:

— Сегодня не суббота.

— Да. Сегодня воскресенье,— вздохнул Эммануэль.

— Ах, да... Браслет,— поднялся Олег и, держась рукой за стену, подошел к решетке. Он протянул руку, высоко ее подняв, словно защищаясь от света:

— Здесь все холоднее и холоднее. Снег выпал?

— Давно.

— Вы знаете, что он мертв? — тихо произнес несчастный.

Эммануэль достал браслет.

— Кто? — спросил он тихо.