Книга Андрей Беспамятный. Кастинг Ивана Грозного - Александр Прозоров

Девушка кивнула, взялась за ухват, переставляя заготовленный ужин в раскаленное с утра жерло печи, после чего побежала собирать яйца, а затем занялась тестом для пирогов. А то скотина вернется, так ее сразу доить потребуется, времени потом не станет.

Присесть удалось только вечером, за ужином, когда мать выставила на стол горшок, полный гречневой каши с солониной, мелко нарезанную капусту в продолговатой ношве и миску запеченных яиц — каждому по паре.

Впрочем, много печь не потребовалось, покамест их было всего четверо: мать с отцом, она да Сергей, старший брат. Из остальных детей никто до отрочества не дожил. Вот разве Илья вторым помощником станет. Дочь — она ведь как птица, подрастет, да и улетит из гнезда, свое вить.

— Я пойду, погуляю до темноты? — облизав ложку, спросил Сергей.

— И я! — тут же встрепенулась Рипа.

— Коли вдвоем, то ступайте, — пригладил бороду отец. — Да токмо не задерживайтесь! К ночи не вернетесь, дверь на засов запру.

Девушка кинулась к своему сундуку, в котором потихоньку копила себе приданое, достала нарядный сарафан, на плечи накинула темно-вишневый теплый платок, вплела в косу украшенную мелким бисером ленту. Сергей тем временем переоделся в атласную косоворотку, взамен полотняных порток надел черные шерстяные. Хорошими сапогами обзавестись он пока не успел, не холоп боярский, чтобы на всем готовом жить. Приходилось гулять в поршнях самодельных. Правда, скроенных аккуратно, а не на скору руку, как зачастую для детей мастерят.

— Рипа… — услышала девушка шепот и, едва шагнув за порог, оглянулась на брата.

— Смотри у меня, Степка! — погрозил кулаком Сергей. — Не дай бог сестру обидишь!

— Нешто для того я ее зову? — возмутился сосед.

— Все одно: смотри! — Брат еще раз погрозил кулаком, после чего повернулся и быстрым шагом пошел в сторону монастыря. Видать, его в вечерних сумерках свои зазнобы дожидались. С той же стороны, из-за святой обители, послышались и звуки дуды,[84]веселый перестук трещотки.

— Пойдем на гулянку? — предложил Степа, беря ее за руки.

— Не, не хочу, — замотала головой девушка. — Хочу в тишине посидеть. Пошли на берег?

— Идем! — оживился паренек.

Агриппина на миг ощутила волну стыда. Ведь Степка явно решил, что она хочет побыть с ним наедине, а девушка всего лишь предпочла не показывать всем в поселке, что гуляет с соседом. А ну еще какой жених объявится? К чему лишать себя возможности выбрать кого получше? Нашепчут ведь всем сразу…

Волна прокатилась и исчезла, а Рипа в качестве вознаграждения покрепче прижалась к Степану — пусть порадуется.

До околицы оставалось всего три дома, после чего втрое сузившаяся пыльная дорога побежала промеж полей к лесу, куда-то в дальние края. Девушка потянула своего парня к березам, опустилась на траву под их шелестящими кронами. Отсюда, со склона холма, далеко были видны темные некошеные луга по ту сторону реки, густые леса напротив монастыря, алая полоса вечерней зари далеко у горизонта.

— Хорошо-то как у нас! — вырвалось у Агриппины.

Красива русская земля. Леса, реки, луга. Летом травы ароматные вырастают, цветы чудесные — гляди — не наглядишься. Ляжешь на мягкую траву, небо над головой высокое, даже страшно — словно падаешь в него. Зимой по серебристому насту с этого самого склона на санях да по ледянкам кататься можно с такой скоростью — дух захватывает…

— Я тут от нечего делать прялку решил вырезать, — неожиданно признался Степан. — Вроде нарядная получается… Хочешь, подарю?

— А не боишься, что я на ней здесь по склону зимой кататься стану? — рассмеялась Рипа от неожиданной созвучности своих мыслей Степкиному предложению.[85]

Паренек дернулся, набычился, отвернувшись в сторону, и девушка, придвинувшись поближе, положила руку ему на плечо:

— Степа, ты чего, обиделся? Да шучу я, шучу…

Тот повернулся, качнулся к ней, и Рипа неожиданно ощутила на своих губах его горячие губы, упав от толчка на спину. Парень навалился сверху, не дав ей сразу его отпихнуть, но вместо раздражения девушка неожиданно ощутила странное приятное томление, разгорячившее тело. Степина рука с силой сжала ее грудь, и опять вместо боли прикосновение, вызвало сладкое томление, желание чего-то близкого, но непонятного, неведомого, и лишь когда наигравшаяся с грудью рука, задрав подол, заскользила по ноге, Агриппина спохватилась и отпихнула кавалера:

— Ты чего удумал, охальник?!

— Ничего, — невинно пожал плечами сосед. — Я ведь только так, дотронулся…

— Знаю я, чем ваши «дотронулся» заканчиваются! — возмущенно ответила Рипа, дернув плечом, однако не уходила и даже не поднималась с травы.

— Не обижайся, Рипушка моя, — опять придвинулся к ней Степан и снова впился в губы поцелуем. И опять приятное томление потекло по телу, и, кажется, за такие чувства она позволила бы ему все, что угодно… Кроме одного… Того самого, чего парень и хотел.

А жадные руки ласкали сквозь ткань ее грудь, бедра, время от времени опять проникали под подол, сперва добравшись до коленей, потом чуть выше, еще…

— Все, мне пора! — тяжело дыша, вскочила Рипа и торопливо оправила сарафан. — Отец с матушкой ждут…

Она взглянула на горизонт, усыпанный звездами, и поняла, что пропустила оговоренный батюшкой час. Впрочем, она едва не упустила и еще кое-что… Наверное, еще немного — и она бы точно не выдержала, отдала бы себя всю и навсегда…

— Все, я побежала! — отмахнулась она и кинулась к дороге, страшно боясь, что Степан пойдет ее провожать, захочет поцеловать на прощание… И она уже не сможет уйти… Пробежав по темной улице, она отворила родную калитку, толкнула дверь: так и есть, заперта. Сдержал-таки родитель обещание, закрылся. Агриппина отвернула к сараю, поднялась на чердак, на почти опустевший с прошлой осени сеновал, и упала в душистые сухие травы. Тело ее все еще сохраняло состояние сладкого томления, и, закрыв глаза, девушка неожиданно подумала, что Степка, пожалуй, совсем не так плох. Ласковый, любит безмерно. За ним как за каменной стеной жизнь проживешь…

Она проснулась от оглушительного хлопка. Потом послышался еще, и еще один — словно гроза началась и гром над самой головой грохочет. Однако дождя почему-то не слышно, да и свет сквозь щели в стене не пробивается. Зато какие-то странные голоса — гортанные выкрики, стоны. Еще на улице стучали копыта и раздавалось конское ржание.

«Кто же это по ночам лошадей выгоняет?» — удивилась Агриппина, и тут ночь внезапно прорезал тонкий, истошный женский крик. Ему ответил еще чей-то крик, потом раздался еще один вопль, громкий вой. Хлопнула калитка, следом загрохотал засов ворот.