Книга Каменный век. Книга 6. Люди Быка - Сергей Щепетов

– Погоди-погоди… – пытался окучить мысли Семен. – Но ведь ты же «лешачья невеста», ты ж целой должна быть! Как же так?!

– Будешь тут целой… Ежели праздник какой… Перепьются все… Потом аж ходить больно! А бабы ихние прямо со свету сживают! Они-то меня в лес и спровадили!

– Ничего не понимаю! – признался Семен. – После всего этого ты же для лешего вроде как не годишься?!

– Так мужики же не признаются, а старухи и смотреть у меня ничего не стали – годится, говорят, зря, что ль, кормили?!

– Да-а… – протянул Семен. – Это что же, вы хозяина леса обмануть хотели?! Подсунуть ему… Да у вас тут жулье сплошное!

– Все, как один, жулики! – подтвердила Нилок и шлепнула себя по ягодице, умерщвляя овода. – Давай быстрее, а то мухи кусают!

– Ты знаешь… – раздумчиво сказал Семен и достал из чехла нож. – Я, пожалуй, придумал, что с тобой делать.

– Ой! – отреагировала туземка. – А может, не надо?

– Надо, Нилок, надо! – заверил Семен. – Другого выхода нет, если, конечно, ты не знаешь какого-нибудь народного средства.

– Да какое ж средство?! Если у тебя не стоит, то я невиноватая!

– Ну, и нравы у вас здесь, – сокрушенно вздохнул Семен. – Прям как в родной деревне! Иди намочи голову – брить тебя буду!

Часа через полтора Семен сидел на берегу и смотрел, как Нилок, лишенная абсолютно всей растительности, стоит по колено в воде и трет пучком травы свой исцарапанный голый скальп.

Глава 5

ТРУБАДУРЫ

Разбросанное по лесам снаряжение и оружие члены экспедиции успешно собрали, после чего расположились на берегу лесного ручейка и стали думать, как жить дальше. Правда, думал в основном Семен, а остальные ему в этом помогали или мешали, смотря по обстоятельствам. А генеральная мысль у начальника экспедиции была такая:

«Народ Мамонта – название, конечно, условное, отчасти даже ироничное, но… Но на огромном пространстве живут две-три тысячи кроманьонцев, неандертальцев и питекантропов, которые связаны подобием меновой торговли и центральной власти. Люди общаются и понимают друг друга. В значительной мере это – моя заслуга. Вот теперь мы вступили в контакт с предками земледельцев. Не важно пока, благо они или зло для этого мира, но знакомство началось с крохотных насекомых под названием «вши». Тысячи лет спустя эти «звери» станут разносчиками эпидемий в густонаселенных районах планеты. Во время Первой мировой войны они погубили людей больше, чем оружие. Сейчас, наверное, эти твари относительно безобидны – неленивый почешется, только и всего. Но если мы с Питом подцепили хотя бы по одной букашке, то через полгода-год наш народ станет поголовно вшивым – питекантропа не побреешь и на карантин не посадишь. Значит, возвращаться, будучи «под подозрением», нам нельзя. А какой у данных паразитов инкубационный период? Три недели, кажется… Для ровного счета – месяц. То есть нам нужно проболтаться где-то месяц и, если после этого по нам не начнут ползать, можно возвращаться домой. Для верности, конечно, лучше два месяца. В общем, хочешь – не хочешь, а придется заниматься глубокой разведкой – лично! – Семен вздохнул и выругался: – Это похоже на ситуацию с человеком, который двадцать лет в муках хранил верность жене, а потом случайно согрешил и заработал триппер. Надо ж было так влипнуть на старости лет?!

Ну, ладно, нужно принять и этот удар судьбы. Напишу письмо ребятам, чтобы нас не ждали, а возвращались к себе в поселок. Пит сбегает и отнесет послание – за пару дней управится. Обниматься с неандертальцами он, конечно, не будет – нет у этих людей такой традиции, так что ничего страшного не случится».

Нелегкое решение все же лучше, чем никакое. Семен, почувствовав душевное облегчение, составил письмо на бересте, отправил Пита с ним в путь и, в ожидании его возвращения, занялся штурмом языкового барьера и вытягиванием из Нилок информации о здешней жизни. Барьер оказался довольно низким, а информация, увы, небогатой – очень многих вещей женщина не знала, потому что они ее не касались.

Быт туземцев тяжел и незатейлив. Впрочем, как сказать… На подходящих участках леса деревья «кольцуются», засыхают, а потом срубаются. Иногда их валят сразу, и сохнут они уже на земле. Древесный материал разделывается и равномерно распределяется по участку. Если таковой не слишком далеко от деревни, то часть стволов перетаскивается для построек и на дрова. Весной все оставшееся сжигается. Как догадался Семен, смысл этого мероприятия, во-первых, в том, чтобы получить золу – прекрасное удобрение, а во-вторых, чтобы прокалить верхний слой почвы, уничтожив корни и побеги сорняков. Пни, конечно, не корчуются, землю на пожоге не боронят и не пашут. Семена бросают прямо в теплую золу и «заволачивают» еловыми ветками. Лучше всего ячмень родится в первый год, а потом все хуже и хуже. Больше трех раз на одном месте стараются не сеять. Лучшая часть собранного зерна подсушивается и тщательно хранится – на семена. Все остальное используется двумя способами – непосредственно в пищу в виде лепешек, каши, мучнистой болтушки или… на солод. Слово это, конечно, здесь было неизвестно – Семен сам догадался, поскольку означенный продукт был ему знаком. Специально или случайно подмоченное зерно начинает прорастать. При этом содержащийся в нем крахмал превращается в сахар. Остается все это слегка растереть и залить водой, чтобы она сахар растворила. Ну, а сахарный сироп имеет много применений – его можно упаривать, пить живьем или сбраживать. Когда делают настоящее – «большое» – пиво, солод сушат, поджаривают, ростки удаляют, сусло дополнительно вываривают, добавляют мед и специи. Только такое пиво делают редко и всей общиной. Обычный же – повседневный – напиток готовят чуть ли не в каждой семье («Так вот зачем им ровные настилы, на которых не спят, – догадался Семен. – Для солода!»). При этом, конечно, половину операций пропускают. Старейшины такую самодеятельность не одобряют и пытаются за нее наказывать.

«Ну да, – мрачно размышлял Семен, – вот и разгадка причин неолитической революции. Впрочем, кое-кто из археологов былой современности на полном серьезе доказывал, что человек начал интересоваться злаками не из-за еды, а из-за пива, которое он из них получал. То есть пиво появилось гораздо раньше хлеба. Да и керамика, по мнению тех ученых, возникла из-за того, что для напитка нужна была тара. Что ж, при таком подходе противоречий почти не остается, привлекать богов или инопланетян для объяснения странного поведения наших предков не требуется. Надо же быть прибабахнутым, чтоб в благодатнейших районах планеты начать выращивать траву, срезать колоски, вылущивать зернышки, очищать их от кожуры, а потом перетирать в муку. И все это для того, чтобы полакомиться мучной лепешкой?! Да нет же! Не были наши предки придурками – пьяницами они были!

В данном случае, по-видимому, идет активное освоение новых лесных и лесостепных районов. У расселения две причины: на новом участке можно получить больше зерна и, главное, вдали от «дедов» можно спокойно квасить – на сколько солода хватит.

А что будет дальше? Известно что… Зависимость от хлеба и алкоголя закрепится на генетическом уровне. История родного мира не знает случаев, чтобы земледельческие народы возвращались к охоте и собирательству. Пока хватает лесов, ни плуг, ни соха не нужны. Они появятся, когда земледельцы выйдут в степь – это неизбежно, поскольку там на пожогах не прокормиться. На нашей планете крестьяне при помощи сохи на конной или воловьей тяге уничтожили целую климатическую зону – Евразийскую степь. Их можно остановить? Не знаю…»