Книга У каждого своя цена - Лорен Вайсбергер

— Филип. Филип Уэстон. Ни о чем не волнуйся — я привез тебя сюда только потому, что не нашел второго такси и не хотел плутать по Ист-Сайду. Между нами ничего не было. Я не какой-нибудь онанист-извращенец, я юрист, между прочим… В голосе сильнее проступил английский акцент представителя высшего общества.

— О-о… Э-э-э… спасибо огромное. Клянусь, я не думала, что так напьюсь, но, к сожалению, ничего не помню после нашего танца.

— А, ну бывает. Паршивое утро, правда? День начался с неприятностей. Обретенное после йоги душевное равновесие — коту под хвост из-за всякой дряни.

— Сочувствую.

«Ты, по крайней мере, не просыпался в чужой постели в незнакомой квартире», — подумала я, но решила не возражать.

— Домработница собиралась стирать простыни «Пратеси» в кипятке. Мне что, за ручку ее водить? Я спрашиваю, мне ее каждую минуту контролировать? Не схвати я ее за руку, случилась бы катастрофа!

«Голубой». Ну конечно, «голубой». Как развеселый приятель Энрике, Эмилио. Не передать словами, какое облегчение я ощутила.

— А что могло случиться?

Свои простыни я стираю в горячей воде и сушу в машине, так они быстро становятся мягкими. Правда, постельное белье я покупаю в «Таргете»[72], зато не забиваю голову мыслями о простынях.

— Что могло случиться? Ты что, шутишь? — Красавец прошел в другой конец комнаты и попрыскал шею туалетной водой «Хельмут Ланг». — Она бы сожгла основу, кордные нити, вот что! Комплект постельного белья стоит четыре тысячи долларов, а домработница едва не уничтожила простыни!

Поставив флакон, парень принялся похлопывать себя по щекам. Хочется надеяться, что втирал в золотистую кожу лосьон после бритья, хотя это наверняка был какой-нибудь увлажнитель.

— О! Я не поняла. Не знала, что существуют такие дорогие простыни. Заплати я такую сумму за постельное белье, тоже бы забеспокоилась.

— Да. Извини, что тебе пришлось все это выслушать. — Он стянул футболку через голову, обнажив безупречную, скульптурной лепки грудь, и ушел в ванную. Какой, можно сказать, стыд, если он гей, раз такой красавец… В душе обильно полилась вода. Потом он вышел, имея на себе из одежды только полотенце. Вытащив костюм и рубашку из облицованного дубом стенного шкафа, он вручил мне мою одежду, сложенную аккуратной стопкой, и тактично вышел из комнаты, пока я переодевалась.

— Сама домой доберешься? — спросил Филип, причем голос доносился откуда-то издалёка. — Мне нужно на работу. Ранняя встреча.

Работа?! Господи, я совершенно забыла! В панике взглянув на будильник, я немного успокоилась — всего пять минут восьмого. Красавец уже сходил на йогу и вернулся, а ведь мы не могли приехать сюда раньше трех утра. Единственный урок йоги, который я посетила, оставил мимолетные, но болезненные воспоминания. Полчаса я стоически терпела муки первого занятия, когда реплика инструкторши о том, что тридцать секунд в позе полумесяца заменяют восемь часов сна, заставила меня невольно фыркнуть. Тренерша тут же привязалась ко мне — дескать, в чем проблема? У меня хватило ума удержаться от вертевшегося на языке вопроса, почему никто не просветил людей о чудесах позы полумесяца и отчего много веков человек тратит треть жизни на сон, вместо того чтобы замереть на полторы минуты, прогнувшись в пояснице. Вместо этого я пробормотала «концептуальное заявление» и незаметно ушла, пока инструкторша смотрела в другую сторону.

Коридор оказался длиннее, чем вся моя квартира. Пришлось идти на голос, чтобы отыскать нужную комнату. Прекрасные цветные абстрактные картины на стенах, темные деревянные тонированные полы — из настоящего дерева, не «нью-йоркский паркет»[73]— оттеняли строгого стиля мебель на металлических каркасах. Квартира выглядела, словно выставочный образец обстановки «Линь Розе»[74], собранный в жилой квартире. Я нашла еще одну ванную с туалетом, спальню, гостиную, кабинет со встроенными книжными шкафами от пола до потолка, двумя супернавороченными компьютерами и стойкой для бутылок вина и, наконец, кухню. Филип, стоя за гранитной барной стойкой, кормил хай-тековскую соковыжималку кроваво-красными апельсинами. Я недовольно отогнала мысль, что у меня тоже есть соковыжималка, где не распакован даже консервный нож.

— Ты занимаешься йогой? Никто из моих знакомых не ходит на йогу.

Знакомых традиционной ориентации, добавила я про себя.

— Конечно, занимаюсь. Великолепная тренировка мышц плюс отличная прочистка мозгов. Очень по-американски, но штука стоящая. Обязательно попробуем йогу вдвоем. — И прежде чем я успела сказать хоть слово, Филип подхватил меня, посадил на стойку, раздвинув колени, и, обняв, принялся целовать в шею.

Я попыталась спрыгнуть со стойки, но это привело к тому, что мы прижались друг к другу еще теснее.

— Надо же, а я думала… А разве ты, э-э-э, не… Выжидательный взгляд чистых зеленых глаз.

— Ну, понимаешь, учитывая прошлую ночь и остальное — «Пратеси», занятия йогой…

Вежливое ожидание и никакой помощи.

— Разве ты не гей? — Я затаила дыхание, надеясь, что не открываю глаза парню, не подозревающему о своей истинной ориентации или, хуже того, подозревающему и ненавидящему себя за это.

— Гей?

— В смысле — предпочитаешь мужчин?

— Ты что, серьезно?

— Ну, я не знаю, мне просто показалось…

Филип взглянул на меня в упор:

— Ты решила, что я гомосексуалист?

Я почувствовала себя участницей телевизионного реалити-шоу, словно о скрытой камере известно всем, кроме меня. Сплошные подсказки, целый рой подсказок при отсутствии реальной информации. Я пыталась на ходу сложить головоломку, но ничего не получалось.

— Нет-нет, конечно, я совсем тебя не знаю. Просто ты стильно одеваешься, явно заботишься о своей квартире, ну и одеколон у тебя «Хельмут Ланг»… Мой приятель Майкл, например, понятия не имеет о том, кто такой Хельмут Ланг[75]…

Блеснув белоснежными зубами, Филип потрепал меня по волосам, как несмышленыша.

— Возможно, тебе попадались не те парни? Могу заверить, я самой, что ни на есть традиционной ориентации, просто умею ценить хорошие вещи. Давай быстрее, у меня есть время подвезти тебя домой, если поторопишься. — Натянув легкий летний кашемировый свитер от «Берберри», он взял связку ключей.

Да, мне еще многому предстоит научиться в жизни. Однако нужно торопиться на работу. В лифте нам поговорить не удалось, потому что душка Филип притиснул меня к стене и принялся мусолить и покусывать мои губы, что непостижимым образом казалось одновременно противным и приятным до замирания сердца.