Книга Сердце для стража - Артем Каменистый

— Какой наблюдательный…

— Да ты во всем себя выдавала. Сотни, если не тысячи поступков. Как с той ракушкой, например: радовалась, будто дитя. И это суровый офицер, столп демократии? А уж завизжать, когда схватили некстати оказавшиеся позади нас аборигены… Даже для нетрадиционно ориентированного так плотно вжиться в образ — это нечто невероятное.

— А вдруг?

— А разве таких принимают в морской флот?

— Так толерантность ведь.

— Ужас… куда катится бедная Земля… Им даже гинекологические осмотры устраивают?

— Вряд ли.

— Ну да. Понимаю. Физиология не та. Но раз тебе сегодня устроили самый омерзительный в жизни, с грязными руками, похотливыми зрителями и скабрезным хохотом, то становится понятно, что были в твоей жизни и не такие омерзительные.

— Да уж… действительно прокол.

— Не прокол: множество проколов. Но, если честно, все они ничего не стоят против самого главного, в чем ты ну никак не могла скрывать своей истинной сущности.

— Да в чем же еще я прокололась, да еще так сильно?!

— По сути, ни в чем. Просто, знаешь ли, чуть ли не с первой секунды нашего знакомства я испытывал к тебе… Ну, скажем так, некие эмоции, или называй это чувствами. То, что испытываешь при виде особы противоположного пола, которая тебе симпатична. Учитывая то, что я закоренелый натурал и все толерантное мне глубоко чуждо, чувства мне несвойственные. Должно быть, есть в нас нечто, чего, как ни маскируй, все равно не спрячешь от наблюдательного человека. А я как раз наблюдательный. Коллекционировать твои проколы начал уже потом, выискивая подтверждения своей уверенности. Кстати, у тебя лицо не болит?

— Что?

— Ну после переноса какие-то неприятные ощущения не наблюдались? Не ныли мышцы лица, кости? У меня вот скулы давило первую пару недель и в висках тикало.

— Ну… На лбу кожу стягивало, и сильно болел подбородок. И нос побаливал. Но я думала, что это тело ударилось еще до меня, во время крушения.

— В зеркало на себя не смотрела? У тебя же было.

— И что?

— Тебе не показалось, что ты похожа на себя прежнюю?

— Ну да. Волосы не того цвета и глаза, а так очень похоже.

— Вот и подтверждение моей гипотезе… Я вот в зеркало не любовался, но в спокойную воду часто. Интересно ведь было, куда меня занесло. И заметил, что внешность вроде бы изменилась. В пользу той версии, которая была на Земле. А неприятные ощущения с лицом, да и не только лицом, прошли через две-три недели. Похоже, наши матрицы по мере возможностей подстраивают новые тела под старые варианты. Если так, то ты уже здесь месяц, и в твоем облике должно проявиться что-то мужиковатое. Но этого и близко нет. Ты стопроцентно женственна.

— Ну спасибо…

Над головой загрохотали шаги. Деревянные подошвы по дощатой палубе — убойная вещь: глухой услышит. Мы замолчали, ожидая, что будет дальше. Некто неизвестный постоял наверху и пошел дальше.

Шаги еще не затихли, когда я спросил:

— Зачем это было скрывать? Невелика тайна.

— Ну не знаю. Я тогда растерялась. Ты был первый, кого увидела здесь. Реакция, наверное, защитная. Ты мужчина, непонятный совсем, а я женщина, гораздо слабее тебя. Как-то случайно получилось. Специально не собиралась такое о себе говорить.

— За маньяка приняла? Психопата?

— Ну мало ли… Выходит, ты все это время знал, кто я? Тогда ты ведешь: два-один.

— Получается, что так. Но с другой стороны, не так: кто ты, я до сих пор понятия не имею. Пол — это ведь еще не все.

— Тогда два-два. Потому что я знаю, кто ты.

Я, конечно, такому заявлению должен был неслыханно удивиться. Но этого не произошло. Жаль, что темно: Нью, или как там ее, не видит моего прямо-таки сияющего от злорадного торжества лица. Но в голос свой попытался этих эмоций вместить не меньше килограмма:

— Коллега, в этом как раз ничего удивительного не вижу. Под словом «коллега» в данном случае подразумеваю работников одного проекта. Одной страны.

— С чего ты это решил?

— А с того, что с того самого мига, как пришел в себя, мы общаемся на родном нам языке. У тебя такой стресс, что даже не обратила внимания. То, что он для меня родной, — без сомнения. У тебя акцента тоже не заметно, разве что некоторые странности проскакивают, но это, думаю, результат неприспособленности речевого аппарата тела к чуждым созвучиям. Предположение, что в англоязычной державе к подобному проекту привлекли русскую, отброшу как малоправдоподобное. Все же секретность и всякое такое.

— А вдруг я делом доказала свою преданность этой державе?

— Доказательство делами подразумевает долгую карьеру, коей у тебя быть не может, потому как поведение выдает особу весьма юную. Сорокалетняя стерва-карьеристка не будет с радостными воплями носиться по пляжу с красивой ракушкой. Так что три-два.

— Так сразу и три-два? Это нечестно!

— Ну не все же время подыгрывать только тебе? Итак: ты хотела рассказать, кто я такой.

— Хотела?!

— Ну раз уж сказала «а», то должно следовать «б».

— С тобой трудно торговаться.

— Мне это уже говорили.

— Ты — Девятый.

— Ага. Признаюсь.

— Это был не вопрос, а утверждение. Самый успешный запуск за всю историю проекта. С твоим делом знакомят всех добровольцев. Это для того, чтобы в точности соблюдали программу, по которой тебя готовили.

— Вот как? Я там теперь вроде Гагарина?

— Не так громко, но знают тебя все. Я говорю о добровольцах.

— Это понятно. Как определили, что я был настолько успешен?

— Операторы вели тебя несколько часов. И потом, когда их группа тебя потеряла, одна несколько раз засекала контакт.

— Дай, угадаю: Одиннадцатая?

— Ага. Она. Откуда знаешь?

— Эту нимфоманку все знают.

— Я не о том. Откуда знаешь, что именно она тебя засекала уже потом?

— Догадался…

— Ну как знаешь…

— Не обижайся. Трудно объяснить. Я просто человек догадливый. Жаль, не всегда…

— Там, на Земле, трудно судить, что с тобой происходило, но был сделан вывод, что ты первые часы пребывал на одном месте или не совершал серьезных передвижений. Но потом покинул район. Поэтому связь становилась хуже и хуже, в итоге вообще пропала, даже у Одиннадцатой. Но все это время ты жил. Такого долгого периода еще ни разу не наблюдалось. Отсюда и внимание к твоему делу. Я видела фотографии. И записи занятий. Внешне у твоего тела много общего со старым. Манера общения вообще одинаковая. Ну и себя ты здесь назвал Даном.