Книга Врата Валгаллы - Наталия Ипатова

Рубен благоразумно подавил все, что захотелось сказать в ответ. Армейские байки как само собой разумеющееся утверждали, что, во-первых, медицинская служба без колебаний вколет любому все, что взбредет им в голову, а во-вторых, запросто отбоярится от любого служебного расследования, буде таковое случится. Если, конечно, у кого-то хватит дури пожаловаться. Галактическая фармакология — страшный лес, а цеховая солидарность медиков приведет, скорее всего, к тому, что сам еще окажешься виноват. Потому как все работники медицинской службы в той же степени маньяки, садисты и извращенцы, в какой пилоты — распутники, наркоманы и пьяницы.

— И каковы будут рекомендации? — Голос распростертой на кушетке жертвы прозвучал до того смиренно, что противно стало самому.

— Мои? — Могучие лапы монстра перевернули пилота на живот так, словно он весил не больше листа бумаги. Короткие мясистые пальцы впились в мышцы воротниковой зоны. — Курортная полоса, натуральные продукты питания, спорта не больше двух часов в день, трижды в неделю, а лучше — танцы. Аттракционы. Зоопарк. Девушка. И никаких полетов!

— Совсем никаких? — скрупулезно уточнил Рубен.

— Ну разве что на флайере. А лучше бы и вовсе никаких.

— Сдохну, — резюмировал Эстергази. — Без полетов — однозначно.

Справедливости ради следует заметить, что слово «сдохну» было выдохнуто в пластиковую поверхность кушетки с интонацией глубокого физического удовольствия, на что медтехник не преминул весело фыркнуть. В «киселе» по одному вылавливались мышечные волокна, которые массажист заботливо разминал, разглаживал и выкладывал одно к одному. Интересно, когда первый бог лепил из глины Адама, он тоже похрюкивал себе под нос веселый мотивчик?

— Ну, — сказал он, — это вы себя так настраиваете. Впрочем, — руки перебрались на поясницу, блаженство стало просто неизъяснимым, и хотя вместе с чувством тела возвращалась боль, это была здоровая боль, как от физического труда или спорта, — я наслышан о феномене Эстергази. Позвольте спросить, вы… эээ… генетически оптимизированы?

— Нет, насколько мне известно.

Вопрос этот давно уже не вызывал у Рубена удивления. Время от времени, начиная с курсантских лет, кто-то набирался храбрости задать его и, в общем, в нем не было ничего унизительного. Своего рода завистливое восхищение: ну не может человек так летать. Хотя может — Рубен ухмыльнулся поверх сложенных под подбородком запястий — взять Ренна. Ничуть не хуже, откровенно говоря, и есть кому оставить эскадрилью. На тренажере Рубен сделал мальчишку исключительно на одном только воображении. Ибо отвагу он всегда полагал качеством само собой разумеющимся, а потому второстепенным. В первую голову пилот должен быть изворотлив и хитер.

Кажется, и моргнуть не успел, а его уже снова перебросили на спину. Так, наверное, чувствует себя только что развернувшийся тополиный листок, еще клейкий и весь переполненный живительными соками.

— Отрадно, когда дело рук твоих ласкает глаз и веселит душу, — процитировал медик. — По-китайски это звучит как стихи.

Перед лицом завис офтальмологический сканер.

— А теперь плохие новости.

— Что? — Рубен ушам своим не поверил. — А до сих пор, значит, были хорошие?

— Изменения на глазном дне я вынужден признать необратимыми. Склеротизированы стенки микроскопических сосудов, множественные кровоизлияния. Это, — медик ткнул толстым пальцем в бегущие строчки, — уже никак не назовешь стопроцентным зрением. Слепые пятна, сужение сектора зрения процентов на пять-десять. Не помню, чтобы я встречал действующего пилота в очках. Что будем делать?

Первая мысль у Эстергази была совершенно идиотской, а именно — шантаж!

— Я не могу сейчас позволить себе лечь на операцию, — сказал он, криво усмехнувшись.

— Операция в условиях «Фреки» вам не поможет. Дело же не в ослаблении глазных мускулов и не в изменении формы хрусталика. Здесь не обойдется без пересадки донорского органа. Искусственный глаз. Или — если предпочитаете — биокибернетика. Выглядит он совершенно естественно, и нет ни малейшей опасности отторжения тканей. Через полгода вернетесь в полную норму. Как насчет линз в качестве временной меры?

— Линзы? Как они поведут себя при перегрузках?

Вес линзы поверх веса глаза. Он бы сказал, это только усугубит положение. И не выцарапаешь ее из глаза — в скафандре-то.

Медтехник пожал могучими плечами.

— Я бы мог назначить восстановительные мероприятия, когда бы мы поймали проблему раньше. Регенерационные возможности организма достаточно высокие. Но вы же лупите перегрузками по слабому месту снова и снова, не давая ни малейшей передышки ни колбочкам, ни зрительному нерву. Любая мобилизационная комиссия признала бы вас негодным.

— Меня? — Рубен приподнялся на локте, ушам своим не веря. — Я привожу двух-трех уродов с каждого боевого вылета, док! С этими самыми глазами, позволю себе заметить!

Медтехник, конечно, не доктор, докторов на служивую братию не оберешься, но как они ведутся, когда их подобным образом повышают в звании!

— Послушайте, док, в сущности стрельба истребителя не так чтобы очень уж зависит от зоркости глаз. Системы наведения фиксируют цель в зоне поражения. А дальше — это вопрос статистики! Мы заливаем сектор плазмой, надеясь, что цель накроет хотя бы один заряд из ста. Именно так это делается, никак иначе. Дистанция поражения намного больше, чем визуальные возможности человека.

— Теперь вы расскажете мне о слепых пилотах, Эстергази? Неужели такая существенная разница между пилотированием истребителя и службой на корабле?

— Только не рассказывайте мне о почетной должности интенданта.

— Это вам ваше начальство расскажет. Мое дело — предоставить ему отчет о состоянии вашего здоровья. Зачем Тремонту слепой комэск? Тем более — через некоторое время он может получить вас в исправном состоянии. Учтите, при сильной перегрузке или яркой вспышке это может произойти мгновенно. Сдается мне, Эстергази, вам не терпится остаться наедине с вечной ночью.

В это невозможно было поверить, особенно теперь, когда тело вновь ощущалось живым, и он чувствовал в нем, кажется, самую незначительную жилку, и кровь, струящаяся в них, была не холодной и загустевшей, как все последние дни, а жаркой и быстрой. И весь этот бред насчет подступающей слепоты выглядел не более чем бредом, обычной чушью, какую всегда несет обслуживающий персонал в попытках набить себе цену.

— Я провожу в космосе столько же часов, сколько любой мой пилот, и летаю на тех же скоростях. Что в моем случае из ряда вон?

Растопыренная лапища махнула перед лицом, огребая датчики с висков и лба.

— Возьмем к примеру человеческую кость, — задумчиво произнес медтехник. — Материал довольно прочный. Требуется достаточное усилие, чтобы его сломать. Однако если ее надлежащим образом вывернуть, как мы говорим — напрячь, она лопается буквально от щелчка. Представьте себе, Эстергази, что вы с младенческим добродушием — я другого слова подобрать не могу! — лупите себя по напряженной кости. Вот, и внутричерепное… Разумеется, я назначу ударную дозу ангиопротекторов и витаминов, и кислородотерапию под давлением. Но ситуацию это не стабилизирует. Так… костыли марафонцу.