Книга Щелк! - Любовь Лукина

— Каким словам, Грачиха? Ты о чем?

Грачиха спесиво повела носом и не ответила. Радим растерянно оглянулся. Кто смотрел на него осуждающе, а кто и с сочувствием. Он снова повернулся к Грачихе.

— Да молодая она еще! — жалобно вскричал он. — Не сердись ты на нее, Грачиха! Сама, что ли, молодой не была?

Но тут на краю пыльной площади возникла суматоха, торговки шарахнулись со вскриками, очистив свободное пространство, в котором, набычась, стояли друг против друга два человека. Драка. Ну и слава Богу — теперь о них с Лавой до вечера никто не вспомнит.

— А-а… — повеселев, сказала Грачиха. — Опять сошлись задиры наши…

Радим уже проталкивался сквозь толпу к месту драки. Задир было двое: один — совсем еще мальчишка с дальнего конца села, а второй — известный скандалист и драчун по кличке Мосол. Оба стояли друг против друга, меряя противника надменными взглядами. Сломанные корзинки лежали рядом, луковицы и картофелины раскатились по всей площади.

— Чтоб у тебя ноги заплелись… — процедил наконец Мосол.

— …да расплетясь — тебя же и по уху! — звонко подхватил подросток. Тело его взметнулось в воздух, послышался глухой удар, вскрик, и оба противника оказались лежащими в пыли. Потом вскочили, причем Мосол держась за вспухшее ухо.

Торговки снова взвизгнули. Радим нахмурился. Слишком уж ловко это вышло у мальчишки. «Да расплетясь — тебя же и по уху…» Такие приемы раньше были известны только словесникам.

— Да где же староста? — кричали торговки. — Где этот колченогий! Кривобокий! Лопоухий!.. Вот сейчас староста приковыляет — он вам задаст!

В конце кривой улочки показался староста. Весь перекошенный, подергивающийся, приволакивающий ногу, он еще издали гаркнул:

— Прекратить! А ну-ка оба ко мне!

Драчуны, вжав головы в плечи, приблизились.

— Вы у меня оба сейчас охромеете! — пообещал он. — И хромать будете аж до заката! Ты — на правую ногу, Мосол, а ты, сопляк, на левую!

— Дождались, голубчики! — послышались злорадные женские крики. — Это ж надо! На рынке уже драку учинили!..

Припадая на разные ноги, притихшие драчуны заковыляли к своим корзинкам. Мальчишка утирал рукавом внезапно прохудившийся нос. Перекошенный староста потоптался, строго оглядывая площадь из-под облезлых бровей. Потом заметил Радима.

— Мальчишка-то, — ворчливо заметил он, когда они отошли подальше от толпы. — Видал, что вытворяет? Чуть не проглядели… В словесники его и клятвой связать…

— Хорошо выглядишь, — заметил Радим. — Нет, правда! И ноги вроде поровней у тебя сегодня, и плечи…

Староста понимающе усмехнулся.

— Брось, — сказал он. — Зря стараешься. Чуть похорошею — такого по злобе наделают… Я уж привык так-то, скособочась… А тебе, я гляжу, тоже досталось — подурнел что-то, постарел… Сейчас-то чего не вмешался?

Радим смутился:

— Да хотел уж их остановить, а потом гляжу — ты появился…

— Понятно, — сказал староста. — Красоту бережешь… Ну правильно. Старосте — ему что? Увечьем меньше, увечьем больше — разницы уже никакой… Видишь вон: на другую сторону перекривило — опять, значит, кому-то не угодил… — Он помолчал, похмурился. — Насчет жены твоей хочу поговорить. Насчет Лавы.

Радим вздрогнул и с подозрением посмотрел на старосту. Староста крякнул.

— Ну вот, уставился! — сказал он с досадой. — Нашел соперника, понимаешь!.. Сам виноват, коли на то пошло… Кто тебя тогда за язык тянул?

Радим устыдился и отвел глаза. Действительно, вина за тот недавний случай была целиком его. Мог ведь сослагательное наклонение употребить или, на худой конец, интонацию вопросительную… Так нет же — сказанул напрямик: живешь, мол, со старостой… А старика-то, старика в какое дурацкое положение поставил!.. Радим крякнул.

— Ладно, не переживай, — сказал староста. — Да и не о том сейчас речь… Тут видишь что… В общем, ты уж не серчай, а поначалу я на тебя думал. Ну, что это ты ее словам учишь…

— Это насчет двух горбов? — хмуро переспросил Радим. — Сам сегодня в первый раз услышал…

Староста переступил с ноги на ногу — как будто стоя спотыкнулся.

— Два горба… — повторил он с недоброй усмешкой. — Что два горба! Она вон Кикиморе пожелала, чтоб у той язык к пятке присох.

Радим заморгал. Услышанное было настолько чудовищно, что он даже не сразу поверил.

— Что?! — выговорил он наконец.

— Язык к пятке! — раздельно повторил староста. — Присох! Уж на что Кикимору ненавидят, а тут все за нее вступились. Суетятся, галдят, а сделать ничего не могут… Глагола-то «отсохнуть» никто не знает! Хорошо хоть я вовремя подоспел — выручил…

Радим оторопело обвел взглядом рыночную площадь. Кикиморы нигде видно не было. Торговки смотрели на них во все глаза, видимо, догадываясь, о чем разговор. Староста вздохнул.

— Был сейчас у Тихони…

— У Тихони? — беспомощно переспросил Радим. — И что он?

— Ну ты ж его знаешь, Тихоню-то… — Староста поморщился. — Нет, говорит, никогда такого даже и не слыхивал, но, говорит, не иначе из прежних времен пожелание… Будто без него непонятно было! — Староста сплюнул.

— Сам-то что думаешь? — тихо спросил Радим. — Кто ее учит?

Глава словесников неопределенно повел торчащим плечом.

— Родители могли научить…

— Лава — сирота, — напомнил Радим.

— Вот то-то и оно, — раздумчиво отозвался староста. — Родители померли рано… А с чего, спрашивается? Стало быть, со всеми соседями ухитрились поссориться. А словечки, стало быть, дочери в наследство…

Радим подумал.

— Да нет, — решительно сказал он. — Что ж она, мне бы их не открыла?

Староста как-то жалостливо посмотрел на Радима и со вздохом почесал в плешивом затылке.

— Ну тогда думай сам, — сказал он. — Словесники научить не могли? Не могли. Потому что сами таких слов не знают. Родители, ты говоришь, тоже… Тогда, стало быть, кто-то ей семейные секреты выдает, не иначе. Причем по глупости выдает, по молодости… Ты уж прости меня, старика, но там вокруг нее случаем никто не вьется, а? Ну, из ухажеров то есть… — Староста замолчал, встревоженно глядя на Радима.

Радим был недвижен и страшен.

— Пятками вперед пущу! — сдавленно выговорил он наконец.

— Тихо ты! — цыкнул староста. — Не дай Бог подслушают!..

Радим шваркнул корзину оземь и, поскользнувшись на разбившейся помидорине, ринулся к дому. Староста торопливо заковылял следом.

Лава испуганно ахнула, когда тяжело дышащий Радим появился на пороге и, заглянув во все углы, повернулся к ней.

— Говори, — хрипло приказал он. — Про два горба… про язык к пятке… откуда взяла? Сама придумала?