Книга Тайны Ракушечного пляжа - Мари Хермансон

На нем была рубашка с короткими рукавами, а под мышками виднелись большие пятна пота. Я обратила внимание на его руки, которые по сравнению с моими казались совсем белыми. Я впустила папу и провела через весь дом прямо на веранду. Усадив его, я принесла из холодильника холодный сок. Мы сидели под желтым зонтиком и пили сок из ягод терновника прошлогоднего урожая.

— Должно быть, им ужасно тяжело. Да и тебе тоже, — сказал папа, помешал в стакане длинной ложкой, и кусочки льда слегка зазвенели. — Я прочитал в газете твои слова.

— Мои? — с удивлением переспросила я.

Я не могла вспомнить, чтобы говорила что-нибудь для газет. Но я разговаривала со многими журналистами, и, очевидно, кто-то из них меня процитировал.

— Да, ты сказала, что тот день, когда вы занимались поисками на острове, был самым страшным днем в твоей жизни.

— Да, — ответила я, — вполне вероятно. Это правда.

— Я тебя понимаю, — сказал папа. — А кстати, где все остальные? Дома никого нет?

Я задумалась. За последние дни я чаще всего бывала одна, поскольку остальные запирались у себя или сбегали из дому. Мы перестали даже есть вместе. По мере необходимости каждый просто брал себе что-нибудь на кухне.

— Наверное, они не хотят ни с кем общаться, — пояснила я.

Папа кивнул и сделал большой глоток.

— В их семье горе, — сказал он. — Тебе незачем здесь оставаться. Давай соберем твои вещи, попрощаешься, и поедем.

— Не знаю, — пробормотала я, подняв глаза на желтый зонтик и задумавшись. — Мне кажется, это неправильно. У меня такое чувство, будто я сбегаю.

— Сбегаешь? — с удивлением повторил папа. — От чего?

От своего долга, подумала я. Сначала я проявила безответственность. Все мы проявили безответственность. А последующие события прочно связали меня с этой семьей. Теперь я — одна из них. Да, я впервые действительно стала членом этой семьи, о чем так долго мечтала.

Я ничего не ответила. Мы молча сидели рядом, укрывшись от солнца в тени зонтика, и смотрели на фьорд, по которому проходили яхты разной величины. Легкий бриз играл бахромой зонтика, а через открытое окно с кухни до нас долетал цитрусовый аромат душистой герани.

— Не знаю. По-моему, будет лучше, если ты все-таки соберешь вещи, Ульрика. Я хотел бы сказать несколько слов Оке и Карин, но если ты считаешь, что сейчас не время… Я позвоню им в другой раз. Попрощаться ты можешь и сама. Я подожду в машине.

После залитой солнцем веранды в доме казалось совершенно темно. Я почти ничего не видела и поначалу не заметила, что в проходе между кухней и прихожей кто-то стоит. Я чуть не задохнулась от страха, почувствовав, что меня крепко схватили за руки. Но тут я разглядела Анн-Мари.

— Не уезжай. Милая моя, не уезжай. Я не знаю, что я сделаю, если ты уедешь, — прошептала она.

Теперь я видела ее уже отчетливее. Она была ненакрашена, волосы торчали в разные стороны, на ней были только трусы и перепачканная майка. Она казалась гораздо моложе своих лет. Очевидно, все это время она стояла в полумраке и слушала наш с папой разговор через открытую дверь веранды. Я обняла ее и погладила по длинным, всклокоченным волосам.

— Если ты хочешь, я останусь, — пообещала я.

Папа осторожно прошел в прихожую. Я видела его через плечо Анн-Мари в узких полосках света, которые проникали сквозь жалюзи. Он стоял вытянув шею и рассматривал ноготь на большом пальце. Я подошла к нему.

— Я не могу сейчас уехать, — объяснила я.

Папа быстро закивал:

— Да-да. Как скажешь. Позвони, если передумаешь.

Он повернулся к Анн-Мари, пытаясь подобрать слова. Просто сказать «Я сочувствую вашему горю» казалось неправильным, и все выражения со словом «надежда» тоже были бы не к месту.

— Если Ульрика будет вам в тягость, отправьте ее домой. Передай привет родителям. Я понимаю, каково вам сейчас, — добавил он, хотя понимать этого он, конечно, не мог.

Мы с Анн-Мари так и остались стоять рядом в темной прихожей и слышали, как завелась и отъехала машина. Потом мы вместе поднялись в мансарду и, обнявшись, улеглись на незастеленную кровать Анн-Мари. Мы заснули в жаркой, душной комнате, и, засыпая, я чувствовала, как щека Анн-Мари прижимается к моей и как ее светлые волосы спадают мне на лоб и лицо.

~~~

Июль в тот год выдался жарким. Пожелтевшие жалюзи на всех окнах были опущены. Обитатели дома перемещались по комнатам в желтоватом полумраке и, не разговаривая, проскальзывали друг мимо друга, словно рыбы в мутном аквариуме. А с моря доносился шум лодочных моторов.

Не происходило ровным счетом ничего. Спасательная служба перестала звонить. Газеты утратили к нам интерес. Майи не было. Ни мертвой, ни живой. Просто не было. Мы существовали в каком-то вакууме. Не в силах ни горевать, ни радоваться. Мы отгородились от внешнего мира, свели свои жизненные потребности к минимуму и пытались не думать о чувствах. Кисловатый запах герани заполнял нижний этаж, смешиваясь с вонью от гниющих остатков еды. Повсюду стояли немытые стаканы и тарелки, пустые пивные банки и бутылки из-под лимонада.

Карин сидела в кресле-качалке, обхватив себя руками. Над ней на стене висела увеличенная черно-белая фотография Майи с венком из первых летних цветов. Оке заперся у себя в писательском домике и пил. Лис большую часть времени проводила у Стефана. Иногда они появлялись на машине отца Стефана и привозили еду из продовольственного магазина в Халльвиксхамне: поджаренные ребрышки, копченых цыплят, клубнику, ветчину, зелень для салата — продукты, не требующие каких-либо усилий с нашей стороны. Йенс постоянно исчезал на своем мопеде и возвращался ночью или на следующий день.

Тур и Сигрид — родители Оке, почти все время сидели на втором этаже. В определенные часы они, обязательно вместе, спускались вниз по скрипучей лестнице, чтобы приготовить себе еду. Если я заходила на кухню, пока они были там, они предлагали мне поесть с ними, но я всегда отказывалась. Только эта пожилая пара и питалась, как обычно. Они чистили картошку, размешивали что-то в кастрюлях, ели, мыли посуду и подметали, делая все это бок о бок и негромко переговариваясь. Потом они вместе поднимались по лестнице и аккуратно закрывали за собой дверь. Мне казалось, что дом сохранял свою устойчивость только благодаря им двоим. Без их тихого и спокойного присутствия все бы растворилось и вытекло в небытие.

Анн-Мари обнаружила под чердачной лестницей кучи старых подшивок журнала «Фантом» и комиксов и перенесла их в нашу комнату. Теперь она проводила дни за чтением, лежа на кровати в одних трусах и грязной майке, а вокруг валялись комиксы. Она с головой уходила в журнальные истории, как в спасительную нору; когда один журнал заканчивался и ей приходилось возвращаться в реальный мир, она, не глядя, одной рукой хватала следующий номер, а другой отбрасывала старый. Мне казалось, что она перечитала все журналы по нескольку раз.