Книга Собачья работа - Максим Есаулов

— Я тебя прошу: не уходи никуда.

Скользкий асфальт едва не выскочил из-под ног. Дверь маленького ресторанчика отворилась, и на морозный воздух вывалилась разбитная компания. Молодой парень студенческого облика нес на руках русоволосую девушку к красном расстегнутом пальто. Она болтала ногами и кричала:

— Везите в номера! Я согласна в номера!

Все смеялись. Максаков пересек проспект, свернул налево и увидел стоящую в темноте гаишную машину с зажженными фарами. Рядом приткнулся белый «жигуленок» следственного отдела с помятым крылом. Никаких следов третьей машины. Он постучал в стекло.

— Максаков, ответственный по РУВД.

Худой сержант с лошадиным лицом стремительно вылез из-за руля. Максаков успел заметить молодого водителя следствия на заднем сиденье и пачку «президентов» в руках второго гаишника.

— Все нормально, — сержант козырнул, — разбор на месте.

— На ремонт-то хватит?

Сержант осклабился:

— На три ремонта. Пьяный и без прав.

Он говорил об этом совершенно спокойно, словно с друзьями в баре обсуждал. Максаков подумал о том, что возмутись он — и предложат долю, и это в принципе единственный способ быстро отремонтировать служебную тачку, и что все катится в тартарары, и что у него достаточно своих проблем, чтобы обо всем этом думать.

— Счастливо.

— Пока.

Возле его «копейки» замер милицейский «УАЗик». Максаков автоматически отметил, что он из 179-го отдела, то есть на чужой территории. Ольга с надменным видом принцессы взирала на куривший рядом с машиной экипаж.

— Твоя машина?

Высокий симпатичный брюнет с погонами старшего сержанта шагнул вперед. Его портило легкое косоглазие.

— Моя. А мы знакомы?

— В смысле?

— В смысле «тыканья».

Стоявший за спиной высокого бледный круглолицый крепыш цыкнул сквозь дырку в передних зубах.

— Хамим? Документики.

Максакова обуревала веселая злость. Хамства он не переваривал ни в каком виде.

— Нет документов. Не ношу с собой. Только права.

Оба заулыбались. Сержант подошел вплотную.

— Ну чего ты кипишишься? — почти ласково вполголоса спросил он. — Снял девочку — надо заплатить. Это наша территория. А то в отдел отвезем. До утра в обезьяннике. Штраф. Дома и на работе узнают.

Круглолицый согласно кивал. Ольга продолжала индифферентно смотреть через стекло на проезжающие машины.

— Да вы чего, мужики? — Максаков сделал испуганное лицо. — Это моя сестра.

— Мужики зону топчут, — блеснул знанием блатного фольклора круглолицый. — Не звезди! Таких «сестер» — весь Старо-Невский стоит! Давай стольник, и разбежались.

«В два раза накручивают, — подумал Максаков. — Вот козлы. На Старо-Невском минет от ста до ста пятидесяти, а они еще стольник. Беспредел». Он решил, что пора все расставлять на места, когда в кармане вдруг запищала «моторола». Связь, как будто нарочно, оказалась громкой и хорошей. Пэпээсники тревожно переглянулись.

— Алексеич, ты где? — Голос Игоря гремел на всю округу.

— На Старо-Невском стою.

— Мы закругляемся и едем на базу. Я нашу машину отправлю Володьку отвезти?

— Конечно. Есть чего интересное?

— Так, по мелочи.

По интонации Игоря он понял, что все глухо.

— Тогда отправь и Дударева. Ему по пути.

Голос Игоря поплыл. Станция зашипела.

— Что?

Максаков сделал несколько шагов в сторону, ловя зону приема.

— Не слышу!

— Понял, говорю. Ты скоро?

— Да.

— Можешь привезти чего-нибудь поесть?

— Попытаюсь.

Сзади взревел двигатель. «Уазик» стартанул, как болид «Формулы один».

Максаков усмехнулся, залезая в машину: «Дебилы».

— Твои подчиненные? — Сестра зевнула.

— Вроде того.

По дороге неожиданно привиделось бледное, запрокинутое лицо Одинцова с застывшей обидой в глазах. Его было как-то по-особому жаль. До слез. Максаков подумал, что это из-за комнаты. Слишком сильна в ней была аура любви, радости и счастливого детства. Такого же счастливого, как у него самого. Такого же беззащитного и уязвимого. Ему казалось, что это он сам лежит, закиданный хламом, на подпаленном диване. А ведь кто-то был знакомый…

— Ольга!

— А?

— Малознакомых домой не води.

— Знаю.

— Остальных — тоже осторожно.

— Я осторожно. Что же мне, друзей совсем не приглашать?

— Это было бы идеально, — пробормотал он себе под нос.

Всегда отчаянно хотелось оградить всех близких от того, что он постоянно видел и знал. Это страшное знание не отпускало ни на минуту. Оно росло каждый день и увеличивало тревогу за всех, кого он любил. «Не открывайте двери. Не ходите поздно. Не…»

«Боже! Какой ты зануда!»

Двор родительского дома на Белинского был единственным освещенным. Купленная в складчину автовладельцами фара излучала сноп белого света. Отцовская «тойота» покрылась тоненьким слоем инея. Максаков внимательно осмотрелся и открыл Ольгину дверцу:

— Вылезай.

Ему послышалось, как что-то шевельнулось за железной дверью парадной. Беззвездное небо накрыло колодец двора черной непроницаемой крышкой. Тишина. Вернулось притупившееся в последние полчаса ощущение опасности. Максаков уже привык, что оно всегда слабело, когда нервы уставали от постоянного напряжения, и крепло от малейшего раздражителя. Он подумал, что лучше, конечно, достать ствол, но сестра расскажет маме, и та будет не спать и сходить с ума от волнения.

На лестнице было тепло и тоже горел свет. Он пошел впереди, пытаясь заглядывать сквозь перила на следующий пролет. Непонятное клацанье повторилось. Он расстегнул пальто и, как герой вестерна, откинул полу. Сестра что-то напевала сама себе по-английски. Гудели лампы. Еще пролет. Дымчатый котенок гонял две банки из-под «Невского», постукивая ими о стены. Клац-клац. Бряк-бряк. Струйка пота прочертила висок и сбежала по щеке, вызывая легкий зуд.

— Пуфик! — Олька погладила меховой клубочек. — Сейчас мама тебя покормит.

Она нажала кнопку звонка.

«Как же я услышал его, — подумал Максаков, — через — железную дверь и два этажа? Фантастика. Видно, очень хочется жить».

— Кто там?

— Мы — кошки. Домой идем.

— Привет.

Мама выглядела усталой, но улыбалась.

— Как «Дон-Кихот»?