Книга Мертвецы живут в раю - Жан-Клод Иззо

— Ты что! Я ни разу никого не шлепнул.

— Ну а тот, которого ты едва не уделал, как? Значит, я так понимаю, что ты никого не убивал. О'кей?

— Ну да. Верно. Я был пьяный, вот и все. Я ему только по роже врезал, черт!

— Угу.

— Я его увидел, этого типа, когда вышел из бара. Я сначала подумал, что это девка. Издали. У него длинные волосы. Я прошу у него сигарету. У этого раздолбая ее нет! По-моему, он надо мной смеялся. Тогда, говорю я, раз у тебя нет сигареты, пососи у меня! Ну, черт, вот была потеха! Но я его отпустил. Да. И все. Правда. Он убежал как заяц. Это педик оказался.

— Если не считать, что ты был не один, — продолжал Пероль. — Ты и твои дружки погнались за ним. Ты меня прерви, если я ошибаюсь. Он укрылся в баре «Мирамар». Вы его выволокли оттуда. И здорово отметелили. Били до тех пор, пока мы не пришли. Но тебе не повезло в Эстак, ты там настоящая звезда. Твою рожу они запомнили.

— Да этот педик отзовет свою дерьмовую жалобу!

— Ему не это надо, пойми. (Пероль посмотрел на Муррабеда, задержавшись взглядом на его трусах.) Классные у тебя трусы. По-моему, ты в них тоже на педика смахиваешь.

— Э! Я не педик, ты что. У меня невеста есть.

— О ней и поговорим. Это она была с тобой в постели?

Я уже не слушал. Пероль знал, чего добивался. Муррабед был ему противен, как и мне. По нашему мнению, он был безнадежен. Он ступил на самую грязную дорожку. Был готов избивать, убивать. Идеальный хулиган для бандитов. Через два-три года его завалит кто-нибудь, более крутой, чем он. Наверное, самое лучшее, на что Муррабед мог рассчитывать, это схлопотать двадцать лет тюрьмы. Но я понимал, что это не правда. Правда заключалась в том, что со всем этим ничего нельзя было поделать.

Меня заставил вздрогнуть телефонный звонок. Наверное, я задремал.

— Ты можешь на минуту подойти. Черутти звонит.

— Мы ничем не смогли поживиться. Ничем. Даже граммом марихуаны.

— А девчонка?

— Сбежала из дома. Из Сен-Дени, парижский округ. Отец хотел отправить ее в Алжир, чтобы там выдать замуж, и…

— Хорошо. Доставишь ее сюда. Мы примем ее показания. А ты оставайся там с двумя парнями и выясни, Муррабед ли снимает эту квартиру. Если нет, найди кто. Сделай это сегодня.

Я повесил трубку. Муррабед смотрел, как мы входим в кабинет. И снова лукаво улыбнулся.

— Проблемы?

Пероль влепил ему вторую пощечину, более крепкую, чем первая. Муррабед потер щеку.

— Это не понравится моему адвокату, если я ему расскажу.

— Значит, она твоя невеста? — продолжал Пероль, как будто и не слышал этих слов.

Я надел пиджак. У меня была назначена встреча с Санчесом, шофером такси. Мне необходимо было на нее пойти. Я не хотел ее пропускать. Если стальные руки в эту ночь послал не Батисти, то, может быть, они как-то связаны с шофером такси. С Лейлой. Тут я попадал уже в другую историю. Но разве я мог верить Батисти?

— Встретимся в конторе.

— Подожди, — сказал Пероль. Он повернулся к Муррабеду. — С твоей невестой у тебя есть выбор. Если согласен, я тебя познакомлю с ее отцом и с братьями. В закрытой камере. Учитывая, что в их планы ты не входил, для тебя это будет большой праздник. Если не согласен, пойдешь по делу о совращении малолетней. Подумай, я сейчас вернусь.

Черные, тяжелые тучи громоздились на небе. Не было десяти часов, а влажная жара уже липла к коже. Пероль догнал меня на улице.

— Не валяй дурака, Фабио.

— Не волнуйся. У меня встреча с информатором. Это след в деле Лейлы. След третьего человека.

Он покачал головой. Потом пальцем показал на мой живот.

— А это?

— Драка сегодня ночью. Из-за девки. Я растренировался. Поэтому и схлопотал.

Я улыбнулся ему. Той улыбкой, которая нравилась женщинам. Дьявольски соблазнительной.

— Фабио, мы с тобой начинаем лучше узнавать друг друга. Кончай ломать комедию. (Он смотрел на меня, ждал, как я отреагирую. Я был невозмутим.) У тебя неприятности, я знаю. Почему? Я начинаю кое-что понимать. Но тебя это ни к чему не обязывает. Твои истории можешь держать при себе. Или засунуть их в задницу. Это твое дело. Если хочешь, чтобы мы их обсудили, я всегда здесь. О'кей?

Так долго он никогда не говорил. Меня тронула его искренность. Если у меня еще остался человек, на которого я мог положиться в этом городе, то это был Пероль. Пероль, о ком я не знал почти ничего. Я не представлял себе его в роли отца семейства. Я даже не представлял себе его жену. Меня это никогда не волновало. Не волновало даже, был ли он счастлив. Мы были сообщники, но чужие друг другу. Мы доверяли друг другу. Уважали друг друга. И лишь это имело значение. Как для меня, так и для него. Почему же так трудно найти друга, когда тебе перевалило за сорок? Не потому ли, что у нас больше не остается мечтаний, а остаются одни сожаления?

— Все так, понимаешь. Я не хочу об этом говорить. (Он повернулся ко мне спиной. Я схватил его за руку раньше, чем он сделал шаг.) В конце концов, я очень хотел бы, чтобы вы приехали ко мне в воскресенье, днем. Я сам приготовлю обед.

Мы посмотрели друг на друга. Я пошел к машине. Упали первые капли. Я смотрел, как он решительным шагом вошел в комиссариат. Муррабеду оставалось лишь держаться изо всех сил. Я сел за руль, поставил кассету с записями Рубена Бладеса и поехал.

На обратном пути я проехал через Эстак-центр. Эстак пытался сохранять верность прежнему облику. Маленький порт, деревня. Всего в нескольких минутах езды от Марселя. Люди говорят: я живу в Эстак. Не в Марселе. Но маленький порт сегодня был окружен, задавлен кварталами, где скапливались иммигранты, изгнанные из центра города.

Лучше выражать то, что испытываешь. Конечно. Я умел слушать, но так и не научился изливать душу. В последнюю минуту я замыкался в молчании. Я всегда готов лучше солгать, чем рассказывать о том, что у меня не ладится. Моя жизнь, вероятно, была бы другой. Я не осмелился рассказать отцу о глупостях, которыми занимался с Маню и Уго. В колониальных войсках мне за это крепко досталось. Но это не послужило мне уроком. С женщинами у меня дело доходило до непонимания, и я страдал, видя, что они отдаляются от меня. Мюриель, Кармен, Роза. Когда я протягивал руку, когда я, наконец, раскрывал рот, чтобы объясниться, уже было поздно.

Дело было не в отсутствии мужества. Я не доверял людям. Недостаточно доверял. Не настолько, чтобы отдать мою жизнь, мои чувства в чьи-то руки. И я выматывал себя, пытаясь все решить в одиночку. Тщеславие неудачника. Мне приходилось признавать это: в жизни я всегда терял. Для начала — Маню и Уго.

Я часто думал, что в тот вечер, после неудавшегося ограбления, мне не следовало бы бежать. Мне надо было смело выступить против них, высказать то, что много месяцев меня тревожило, сказать, что то, чем мы занимаемся, ни к чему не ведет, что у нас есть дела получше. Это была правда: впереди у нас лежала вся жизнь и был мир, который предстояло открыть. Нам понравилось бы путешествовать по свету. Я был в этом убежден. Мы, наверное, поссорились бы? Может быть, они продолжали бы без меня? Может быть. А, может быть, они и сегодня были бы здесь. Живые.