Книга Дальний поход - Василий Сахаров

Перехожу на инвентаризацию одежды. На мне моя родная горка и берцы. Это очень странно, не похоже на дикарей, которые обирают своих пленников сразу же, как только те попадают к ним в руки. Карманы вывернуты, отсутствует портупея, и на обуви нет шнурков. Ещё раз, в надежде обнаружить хоть что-то полезное, не спеша я охлопал одежду. Пусто. Грёбаные дикари изъяли всё до последнего клочка бумаги.

Заняться больше нечем, остаётся только ожидать дальнейшего развития событий. Самый лучший вариант – поспать. В подвале сыро, температура далеко не самая комфортная, но сейчас я настолько разбит и ослаблен, что как только закрыл очищенные от кровавой корки глаза, так сразу провалился в сон. Сколько я находился во власти Морфея, не знаю, а разбудил меня скрип давно не смазанных дверных петель и яркий солнечный свет, потоком льющийся в темницу снаружи.

Глаза еле открылись, сквозь узенькие щёлочки я смог разглядеть, где же нахожусь. Это полуподвал с небольшими кирпичными ступеньками, ведущими наверх. Стены обшиты пожелтевшими от времени ровными досками, а на полу множество обглоданных костей, в основном звериных, но есть и человеческие, и склизкая зеленоватая плесень. Не самое лучшее место, в каком мне доводилось бывать, но выбирать не приходится, я здесь не по своей воле.

Продолжить осмотр не получилось, в открытом дверном проёме появился странный сгорбленный человек. Первая моя мысль, что это горбун, но, приглядевшись, я заметил, что на нём висит тяжёлая дубовая колодка, которая пригибает его к земле. Позади него вырастает ещё один человек, среднего роста дикарь, в какой-то шерстяной юбке, похожей на шотландский килт. Голой ногой он сильно бьёт человека в спину, и тот кубарем летит вниз и падает в кучу мусора. Как он не сломал себе ничего, не понимаю, видимо, имеет опыт подобных приземлений, а может, ему просто повезло.

Человек с колодкой быстро вскакивает на ноги и отбегает в дальний угол. Надо сказать, сделал он это очень вовремя, потому что сразу же вслед за ним по ступеням покатились ещё люди. Правда, без всяких пут и колодок, по виду обычные сельские жители самых разных возрастов. И в общей сложности в подвале оказалось двадцать пять человек. Дверь закрылась, сквозь небольшую щель под ней в подземелье проникает неяркая полоса света, и в помещении воцаряется мягкий полумрак. Подвал относительно небольшой, а людей в нём битком набито. Дышать сразу же становится тяжело, пленники рассаживаются на пол, кто-то перешёптывается, а кто-то даже плачет.

Мне хочется спросить своих сокамерников, где мы находимся, но распухший язык и разбитые губы, которые трескаются при малейшем движении, не дают мне этого сделать, вместо внятных слов пересохшее горло выталкивает только неразборчивые хрипы. Наконец получается выдать нечто членораздельное:

– Люди, где мы?

Селяне обращают на меня внимание, но молчат как партизаны и только глупо лупают глазами. Зато человек с колодкой на шее, услышав мой вопрос, подобно скотине расталкивая ногами сидящих на полу людей, быстро протиснулся ко мне. По рваным остаткам его одежды я могу судить, что это бывший солдат, скорее всего сержант, на одном уцелевшем наплечном погончике камуфляжа видны дырки под металлические лычки. Колодка, которая держит руки этого человека враскоряку, его не стесняет, он носит её привычно, без видимого напряжения. Сколько ему лет, непонятно, лицо и открытые части тела покрыты грязью, машинным маслом и старой кровью, а голос подобен старческому дребезжанью. Пленник присаживается рядом со мной и спрашивает:

– Ты откуда, братан?

Не знаю почему, но я решил, что моя откровенность сейчас никому не нужна. Было такое в моей практике, что я сидел в тюрьме, поэтому о понятии «наседка» знаю неплохо. В ГБ объяснили, кто это такие и в чём функция подобных людей. Дикари, конечно, самые настоящие животные, но местные вожди, патриархи и служители первобытных культов обладают природной сметливостью и порой соображают очень даже неплохо. Вполне могли подставу организовать.

– Не помню. – Я осторожно покачал головой. – Дикари по башке так били, что мало чего помню. Понимаю, что они враги, знаю, что был бой и я кого-то убил, а как сюда попал и кто я такой, напрочь отшибло.

– Ну ты даёшь, кого-то убил, – усмехнулся колодник. – Ты одного из лучших племенных воинов на тот свет спровадил, Кусаку. Такой зверь, что ему место великого военного вождя прочили, а ты – раз, одним ударом кулака ему переносицу сломал, да так, что кости в мозг проникли.

– Не помню.

Я в самом деле плохо помнил последнюю рукопашную.

– А дикари это запомнили, и теперь жить тебе осталось три дня, до тех пор, пока от Каширы не прибудут воины боевой орды. Говорят, они нашим нехило наваляли, и теперь возвращаются с победой.

– А наши – это кто?

– Да-а-а! Видать, сильно тебя по голове били. Наши – это войска Москвы. Как тебя хоть зовут, помнишь?

– Нет. А тебя?

– Родион Никитин, егерь, месяц назад попал в плен. Думал, меня сразу прикончат или схарчат, но я ещё жив, чищу этим тупорезам трофейное огнестрельное оружие и обучаю местную молодёжь правильно им пользоваться. Два раза бежал, и неудачно. За это на меня навесили колодку, снимают её только на время занятий.

– Родион, ты не знаешь, когда нам дадут пить?

– Скоро, потерпи чуток. Всех на поверхность выведут, там и попьёшь, а вот насчёт поесть тут никак. Дикари сами пожрать не дураки, лопают всё, что только под руку попадается, включая сладенькую человечину. За день они могут недельную норму съесть, а потом неделю голодать. При таких раскладах получается, что пленникам ничего не достаётся, питайся как знаешь, а ослабнешь, будут питаться тобой.

– Мне сейчас не до еды, нутро может не принять. Слушай, ты говорил, что мне жить три дня осталось. С чего так решил и при чём здесь возвращение воинов?

Егерь шмыгнул носом, почесал под одеждой бок, видимо, его донимали насекомые, и ответил:

– Кусака был знатный воин, и чем больше мужчин на его похоронах будет, тем это для него почётней. Сейчас он в леднике лежит, а как войско вернётся, так его и закопают.

– А я здесь при чём?

– Хм, тебя вместе с ним закопают. Для большего почёта, так сказать.

– Хреново!

– Почётно, братан. Тебя бы сразу грохнули и съели, а так – сам видишь. Ты живой, насмерть тебя не забили и не покалечили, и даже одежду и обувь оставили. Это показатель того, что тебя тоже уважают, так что день прожил – и радуйся этому от всей своей души.

– Ты меня прямо взбодрил.

– Надейся на лучшее и думай о будущем, а иначе здесь никак. Однако мой тебе совет: когда поведут тебя к могиле Кусаки, кидайся на ближайшего воина и умри сразу.

– Что так?

– Ну, кого вместе с вождём или великим воином хоронят, перед этим мучают сильно, так что лучше в бою сдохнуть, а то, знаешь, я тут уже такого насмотрелся, что просто оторопь берёт. Недавно дикари поймали одного из наших егерей и приговорили в захоронение положить. Его связали, вскрыли ему живот, достали из внутренностей желчь, и её один из молодых воинов выпил. Прикинь, егерь ещё живой и без всякого наркоза, а на его глазах желчь из родного тела пьют.