Книга Незабвенная - Ивлин Во

Меня в последнее время стала несколько угнетать непоэтическая атмосфера Лос-Анджелеса. Мне нужно закончить одну работу, а здесь для этого место не подходящее. Только наша юная подруга удерживала меня здесь – она да еще скудость моих средств. Кстати, о скудости, Джойбой. Я полагаю, у вас должны быть солидные сбережения?

– Есть некоторая сумма, вложенная в страховку.

– А сколько вы могли бы получить под нее? Тысяч пять?

– Нет-нет, ни в коем случае.

– Две?

– Нет.

– Сколько же тогда?

– Ну, может, тысячу.

– Так получите их, Джойбой. Нам понадобится вся сумма. И заодно получите деньги вот по этому чеку. Тогда мне как раз хватит. Вам это может показаться сентиментальным, но я хотел бы уехать из Соединенных Штатов с таким же комфортом, как приехал. Гостеприимство «Шелестящего дола» не должно уступать гостеприимству студии «Мегалополитен». Из банка зайдите в туристическое агентство и купите мне билет в Англию, причем чтоб до Нью-Йорка в салон-вагоне, а оттуда на теплоходе компании «Кунард», в одноместной каюте с ванной. В дороге у меня будет много всяких расходов. Так что оставшиеся деньги принесите мне вместе с билетами. Вы все поняли? Отлично. Я приеду с фургоном к вам в покойницкую сразу после ужина.

Мистер Джойбой ждал у служебного входа в покойницкую. «Шелестящий дол» был идеально оборудован для беспрепятственной транспортировки мертвых тел. На быстроходную и бесшумную тележку фирмы они установили самый большой из похоронных контейнеров Денниса, сначала пустой, потом полный. После этого они отправились в «Угодья лучшего мира». Там, конечно, было больше кустарщины, однако вдвоем им без особого труда удалось перенести на руках свою ношу в крематорий и поставить в печь. Деннис повернул рычажок и зажег газ. Пламя рванулось из всех отверстий кирпичной кладки. Он закрыл железную дверцу.

– Полагаю, на все потребуется часа полтора, – сказал Деннис. – Вы хотели бы присутствовать?

– Мне больно думать, что она уходит вот так, – она любила, чтобы все было по правилам.

– Я подумал, не отслужить ли мне заупокойную службу. Мою первую и последнюю службу в лоне Свободной церкви.

– Этого я не перенесу, – сказал мистер Джойбой. – Ну что ж. Тогда я прочту вместо службы небольшое стихотворение, написанное мной специально по этому поводу.

Эме, красота твоя –

Никейский челн дней отдаленных…

– Эй, не смейте! Опять липовые стихи.

– Джойбой, не забывайте, пожалуйста, где вы находитесь.

Что мчал средь зыбей благовонных

Бродяг, блужданьем утомленных,

В родимые края!

– Просто удивительно, до чего же эти стихи подходят к случаю, вы не находите?

Но мистер Джойбой уже покинул помещение.

Пламя бушевало в кирпичной топке. Деннису предстояло дождаться, пока оно поглотит свою пищу. Ему предстояло еще разбросать в топке жаркие угольки, разбить кочергой череп, а может, и тазобедренные кости, перемешать их кусочки с золой. А пока он зашел в контору и сделал отметку в специальном журнале.

Завтра и в каждую годовщину смерти, до тех пор, пока будут существовать «Угодья лучшего мира», мистер Джойбой будет получать почтовую карточку: «Твоя маленькая Эме виляет сегодня хвостиком на небесах, вспоминая о тебе».

Никейский челн дней отдаленных, –

повторял Деннис, -

Что мчал средь зыбей благовонных

Бродяг, блужданьем утомленных,

В родимые края!

В этот свой последний вечер в Лос-Анджелесе Деннис думал о том, что ему еще повезло. Другие, более достойные, чем он, потерпели здесь крушение и погибли. Побережье усеяно их костями. А он уезжает отсюда не только не обобранный, но даже обогащенный. Он тоже не избежал крушения; он оставил здесь нечто давно ему досаждавшее – свое молодое сердце; вместо него он увозит багаж художника – огромную, бесформенную глыбу пережитого опыта, увозит ее домой, к древним и безрадостным берегам, чтобы трудиться над ней потом упорно и долго, один Бог знает, как долго. Для минуты прозренья иногда мало и целой жизни.

Деннис взял на столе роман, забытый мисс Поски, устроился поудобнее и стал ждать, пока не сгорит до конца его незабвенная.