Книга Украшение и наслаждение - Мэдлин Хантер

— Да, есть.

Этот утвердительный ответ она дала без особых размышлений, так как присутствие графа исключало всякую возможность лжи. Более того, сейчас она не смогла бы солгать, даже если бы очень захотела.

Тут он склонился к ней еще ниже, и ей вдруг показалось, что его темные глаза видят насквозь.

— Но это не мистер Ригглз? — спросил граф.

— Нет, не мистер Ригглз.

— В таком случае — вы. — Это был не вопрос, а утверждение. И Эмма молча кивнула, сейчас она не смела заговорить; ее грудь и горло сковала какая-то странная тяжесть, а щеки вспыхнули. — Я не люблю, когда мне лгут, — добавил он неожиданно, но голос его прозвучал не резко, а скорее даже примирительно.

— Но я… Дело в том, что это не совсем…

Граф прижал палец к ее губам, заставляя замолчать.

— Вас поймали с поличным. Не пытайтесь одной ложью замаскировать другую.

Его палец на ее губах был теплым и твердым, и губы Эммы почему-то вдруг задрожали.

Он легонько провел пальцем по ее губам, как будто лаская их, и тут же ее словно жаром обдало, а по телу пробежала дрожь. И это было намного сильнее всех ощущений, что она когда-то испытывала.

«Он собирается меня поцеловать». Эта мысль пришла ей в голову за секунду до того, как граф убрал палец. А потом он действительно поцеловал ее — будто ее мысли передались ему и он понял их как просьбу.

Этот поцелуй околдовал ее, и она даже не пыталась сопротивляться, когда он взял ее лицо в ладони.

Поцелуй же графа становился все более страстным, и ей казалось, что он будет длиться вечно. Она отчасти сознавала, что поступала неправильно, однако не могла отстраниться — да и не хотела. По телу же ее струились теплые волны, а сердце замирало от наслаждения, от совершенно новых для нее ощущений, напоминавших то, что испытываешь от теплого весеннего ветерка после суровой и долгой зимы.

И лишь в тот момент, когда он крепко прижал ее к себе, разум Эммы проснулся, она поняла, что оказалась слишком уж покладистой. Но даже и сейчас она не могла положить этому конец, вернее — не хотела. Его поцелуй и его прикосновения не пугали ее — напротив, они были чудесными. Нужными. Даже необходимыми.

Наконец он прервал поцелуй и провел ее по тропинке в самую глубину сада, так что теперь Эмма видела только кусты, листья и ветви деревьев над головой. Но едва лишь она подумала об удивительных поцелуях графа, доводивших ее до края бездны, как он снова привлек ее к себе и принялся покрывать поцелуями шею девушки и ласкать ее грудь. Эти ласки доводили ее до безумия, и, теперь уже готовая на все, Эмма задыхалась и тихо стонала, с каждым мгновением все сильнее возбуждаясь и предвкушая нечто большее. Она чувствовала грозившую ей опасность, но все равно не хотела положить этому конец.

Внезапно раздался чей-то голос, звавший ее по имени. А в следующую секунду Эмма узнала голос Обедайи. Саутуэйт тоже услышал этот голос.

Опомнившись, граф еще раз поцеловал девушку и отстранился от нее.

Окинув ее пристальным взглядом, он отступил на шаг и молча кивнул в сторону тропинки. Кивнув в ответ, Эмма вышла из кустов на солнечный свет и тут же увидела в окне лицо Обедайи.

— Я здесь! — крикнула она. — Вы должны дословно пересказать мне все, что сказал господин Вернер!

«Черт возьми, что со мной случилось?» Этот вопрос задавал себе Дариус, шагая следом за Эммой к дому. И тот же самый вопрос не давал ему покоя, когда Ригглз докладывал хозяйке обо всем и отвечал на ее многочисленные «как» и «почему».

Причем чем дольше граф думал о произошедшем в саду, тем сильнее на себя злился. Даже сейчас ему приходилось прилагать усилия, чтобы не таращиться на Эмму, и он, все больше раздражаясь, говорил себе: «Ты вел себя в саду как осел, а теперь ведешь себя как идиот».

И действительно, разве он не решил, что «Дом Фэрборна» будет закрыт? Разве долгие размышления не приводили его каждый раз к выводу о том, что он сделает это, что он должен это сделать? И вот сегодня он вдруг стал играть роль рыцаря при леди, попавшей в беду. Более того, он почти готов был подкупить господина Вернера, чтобы тот отдал эти проклятые картины именно сюда, в «Дом Фэрборна»! К тому же он едва не соблазнил мисс Фэрборн… Наверное, ему следовало бы перед ней извиниться, но у него не было ни малейшего желания извиняться. И вообще он вовсе не чувствовал себя виноватым.

Но что же с ним происходило? Даже теперь, когда смысл разговора Эммы с мистером Ригглзом начал доходить до него, он чувствовал себя так, словно все еще находился там, под деревьями. И ему казалось, что он по-прежнему слышал стоны девушки и чувствовал ее трепещущее тело…

— Вы ему напишете, — говорила мисс Фэрборн. — Сообщите, что после некоторых размышлений вы решили согласиться на более низкие комиссионные от распродажи. И дайте ему ясно понять, что в этом деле вы рассчитываете на его скромность. Мы не можем допустить, чтобы о нашей сделке узнал весь свет. Ведь иначе и все другие захотят сотрудничать с нами на таких же условиях, и тогда мы разоримся.

Выслушав хозяйку, мистер Ригглз покорно кивнул и отправился в контору составлять письмо. Сама же мисс Фэрборн направилась в хранилище, и Дариус последовал за ней, чтобы сказать ей то, что должен был сказать. Но при этом он все еще думал о том, что произошло в саду…

Сорвав с крючка на стене передник, Эмма надела его и проговорила:

— По правде сказать, я даже рада, что теперь вы знаете правду, лорд Саутуэйт. В ближайшие недели мне предстоит большая работа, и было очень неудобно избегать встреч с вами.

— Часто ли вам приходилось помогать отцу? — спросил Саутуэйт и вдруг представил мисс Фэрборн обнаженной, лежащей на столе.

Прямо перед ним.

— Я помогала отцу составлять каталог и для больших аукционов. Главным образом это касалось серебра. Что же до живописи, то я советовалась с ним, и он, представьте себе, не сбрасывал со счетов мое мнение.

— А как насчет счетов и накладных? Вы и в этом ему помогали?

— Нет, такими делами занимался только отец. Особенно накладными. — Граф молчал, и Эмма с некоторым раздражением добавила: — Я обманывала вас, потому что мне надо было обмануть всех. Ведь никто не сочтет меня достойным экспертом. И никто не станет постоянным клиентом «Дома Фэрборна», если люди узнают, что решения принимала женщина.

Дариус был рад, что Эмма не знала о прежних поставщиках, потому что ему было известно наверняка, что некоторые из этих лотов по меньшей мере вызывали подозрения.

Улыбнувшись, граф проговорил:

— Нет закона, запрещающего женщине иметь верный глаз, когда речь идет об искусстве.

Эмма подвинула к себе серебряный поднос, лежавший на столе, и вытащила из-под него кипу бумаг.

— О черт! Если бы вы знали правду уже во время нашего первого разговора, я никогда бы не смогла уговорить вас не продавать дело сразу, до того, как пройдет этот аукцион.