Книга Голубой пакет - Георгий Брянцев

Юля изловчилась и, растопырив два пальца, с силой ткнула ими в глазные впадины врага.

— У-у-у… — простонал гитлеровец и невольно потянулся руками к лицу.

Туманова с силой пнула его коленкой в низ живота. Тот утробно крякнул и отвалился. Она быстро вскочила. Так быстро, точно внутри нее развернулась сильная стальная пружина… но тут же вновь свалилась, сбитая с ног чьим-то тяжелым кулаком.

Она не могла больше сопротивляться. Силы ее иссякли. Она вся дрожала, дыхание вырывалось со свистом.

Два дюжих солдата завернули ей за спину руки и надели наручники. Потом приподняли и усадили рядом с гитлеровцем.

Она видела, как совсем еще молодой эсэсовец, в чине оберштурмфюрера СС, разглядывал ее рацию. У него было нежное, как у девушки, лицо с тонкими и мягкими линиями.

Грудь Тумановой вздымалась часто и порывисто. Было такое ощущение, словно внутри все горит. В висках звонко и четко выстукивали молоточки.

Но страха не было. Она ощутила его раньше, когда увидела перед собой два пристальных глаза. Потом он ушел куда-то, исчез. Его вытеснила горячка борьбы.

Эсэсовец, окончив осмотр рации, положил ее в вещевой мешок, где хранились пожитки Тумановой, и сказал что-то солдату. Тот, вынув из кармана металлический свисток, резко и протяжно свистнул.

Откуда-то издалека, подобно эху, отозвался такой же, но только покороче, а затем рявкнула сирена автомашины.

Юля поняла: это — конец.

29

Полковник Бакланов и капитан Дмитриевский уже минут десять находились в закрытом кузове трехтонного «зиса», где размещался походный армейский радиоцентр.

Незадолго до их прихода от Тумановой был принят сигнал: «Мне грозит опасность», — затем передача оборвалась. Полковнику и капитану немедленно доложили об этом по телефону. Теперь они взволнованно и молча стояли возле оператора, не теряя надежды, что разведчица снова выйдет в эфир. Но она не откликалась.

Оператор сидел у рации, вслушивался и изредка отстукивал свои позывные.

В машину вошел шифровальщик и подал полковнику листок бумаги. Это была радиограмма, принятая от Тумановой. Бакланов прочел: «Работаю из леса. Только что вернулась из города. Нашла брата. Вечером он передаст меня Степану. Все…» И дальше сигнал: «Мне грозит опасность».

Усталое и осунувшееся лицо Бакланова ничего, казалось, не выражало. Он посмотрел на мгновенно побледневшего Дмитриевского и почти неслышно сказал:

— Спокойно, капитан! Спокойно…

Начальник радиостанции подошел поближе к Бакланову:

— Товарищ гвардии полковник, я начинаю подозревать…

— Подите вы, ради бога, со своими подозрениями! — оборвал его Бакланов и вышел из машины.

Начальник радиостанции оторопело посмотрел на капитана и недоуменно пожал плечами.

До двенадцати часов дня беспрерывно и далее до десяти минут каждого нечетного часа вызывала армейская радиостанция Туманову.

Ответа не было.

30

Начальник гестапо гауптштурмфюрер СС Штауфер сидел за столом. Перед ним стоял молодой, с нежным девичьим лицом оберштурмфюрер СС Мрозек, руководивший арестом Тумановой.

Первый был разъярен, лицо у него покрылось красными пятнами, а Мрозек с бледным, как снег, лицом стоял, вытянув руки по швам, стараясь унять дрожь в ногах.

— Вы… Вы!… Я не могу даже подобрать достаточно сильных слов! — выкрикивал Штауфер визгливым голосом. — Вы классический дурак, Мрозек! Вы сумасшедший! Вы опасный человек! Вы помните, что я вам приказал?

— Так точно, господин гауптштурмфюрер! — выдавил из себя Мрозек.

Штауфер злорадно усмехнулся, и его длинное, острое лицо с мелкими, подвижными морщинками еще больше обострилось в брезгливой улыбке.

— Повторите приказ! — потребовал он.

Мрозек постарался справиться с охватившим его страхом и, собравшись с духом, прерывающимся, тонким голосом отрапортовал:

— Вы приказали не прикасаться к ней пальцем, следить за каждым ее шагом и не обнаруживать себя!

— А вы?! Вы что наделали?!

Мрозек молчал.

— Я вас спрашиваю! Вас!… — взвизгнул Штауфер, подпрыгнув на стуле и обнажив желтые мелкие зубы.

— Если бы не солдат, — робко подал голос Мрозек, — все было бы иначе… Он потерял ее из виду, бросился вперед и выдал себя. Она убила его и хотела завладеть автоматом. Тогда она смогла бы…

— Что она смогла? — прошипел Штауфер.

— Убить еще…

— Боже мой! — воскликнул Штауфер. — Ко всем своим качествам вы еще и трус! Одна девка против четырех солдат и офицера! Позор! — Он схватил пачку сигарет, вынул одну, но, не донеся ее до губ, сломал и бросил через плечо. — Ведь вы же знали… Ведь я разжевал вам все и сунул в рот, в рот! Вам оставалось только проглотить, а вы и этого не сумели. Я тысячу раз повторил вам, что эта девка нездешняя. Несомненно, она доверенное лицо и идет в город для встречи. Я вижу, что вы безнадежный болван, не человек! Вы не понимаете самых простых приказов. Вы позволяете себе думать, когда надо исполнять. Какое право вы имеете думать? Я за вас думаю!

— Я не боялся, что она убьет меня, — попытался объяснить Мрозек. — Но жаль людей…

— Людей! Да плевать я хотел в конце концов на всех людей! — вновь вскипел Штауфер. — Пусть бы она убила еще одного — двух идиотов солдат, но только ушла бы. Вы это понимаете? Ей надо было предоставить полную свободу действий, следить за каждым ее шагом, установить, куда она пойдет, с кем будет встречаться, узнать, зачем она сюда пожаловала. — Сказав это, Штауфер сделал руками жест, будто схватил кого-то костлявыми пальцами. — Затем снять их всех, одного за другим, по очереди! А вы, как пустоголовый полицейский, сцапали и посадили ее в подвал! Что теперь прикажете с ней делать?

Мрозек молчал.

— Почему вы не доложили мне, когда вернулись?

— Вы еще изволили отдыхать. Я вернулся очень рано.

Штауфер взял в рот сигарету и со злобой вновь выплюнул ее.

— Кто ее допрашивал?

— Я, потом Грейвиц.

— Ну?

— Она ответила, что ничего не скажет.

Наступила пауза.

— Кто был переводчиком? — спросил Штауфер, приходя мало-помалу в себя, и, взяв третью сигарету, чиркнул наконец зажигалкой.

— Никто.

— Как никто?

— Она хорошо владеет немецким, и переводчик не потребовался.

Штауфер встал и театрально схватился рукой за лоб.

— Подумать только!… Подумать только, какое счастье давалось в руки! — неожиданно тихо промолвил он. — Где она сидит?