Книга Кот госпожи Брюховец - Елена Басманова

– Не надо о грустном! – закричал Петя. – Грустить будем завтра! На кладбище! Пойдем Степку хоронить! Вы знали Степку? Чудесный малый был, земля ему пухом! Я посвящу Степке велопробег! В годовщину его гибели!

Дашка отцепила розу от выреза своего декольте и бросила ее белоснежному красавцу. Розу тот поймал, но его смуглое лицо оставалось непроницаемым, снимать шансонетку со стула он не собирался.

– Правильно! – Красавец повернулся к Пете Родосскому. –Как утверждал мой великий предок, кормчий Менелая, смерть – это праздник. И кладбище должно быть самым красивым местом для живых: высокие кипарисы, белый мрамор склепов, цветы и незатухающие лампады. В Петербурге таких нет.

Доктор Коровкин слушал безумные пьяные речи и ощущал себя в кругу умалишенных. Где-то в углу звенела разбиваемая посуда, доносились истерические вопли, визгливая брань. Впрочем, он и сам потерял всякую опору под ногами. Он не понимал, ждать ли ему появления Муры, кандидата Тернова или незаметно исчезнуть? В сумеречных аллеях сада, в темной, нависшей над верандой листве, зажглись китайские фонарики, клубы табачного дыма образовывали причудливые плотные облачка.

– Если бы здесь был Платоша, – включился в поток безумия Михаил Фрахтенберг, – он бы вас понял. Он считает, что древний Египет любил смерть, как самый верный и красивый путь к жизни. Египтяне и в своих пирамидах устраивали фараонам прекрасную жизнь – с драгоценностями, картинами, портретами, золотом и серебром. Платоша мне рассказывал, что провел ночь в саркофаге Аммен-Хеюба, сны египетские видел. Предпоследний фараон какой-то династии... Да мумию его продали баварскому герцогу.

– В России лучше, – обиженная Дашка спрыгнула в объятия Фрахтенберга, – не таскают из могил трупы по коллекциям...

– Египетские мумии есть и в Эрмитаже! – Фрахтенберг крепко прижимал к себе красотку левой рукой, а в правой держал бокал с шампанским. – Есть и в частных коллекциях. Да и не все нашли, умели на Ниле своих мертвецов прятать. Сына Аммен-Хеюба, коронованного в младенчестве, до сих пор не отыскали.

– Может, нашли, да не распознали, – вяло отмахнулся доктор. – Вон, я в газетах читал, американский музей собирается купить тиару царицы Сантафернис. А где тело самой царицы? Лежит где-нибудь без тиары. – Клим Кириллович с трудом подавил икоту, ему было нестерпимо грустно. – И ни-и-икто и не предполагает, что это египетская царица. ..

Белоснежный красавец наклонился к доктору и выкатил оливковые глаза.

– Я знаю, где находится мумия царицы.

Глава 16

Карл Иванович Вирхов недоуменно смотрел вслед поспешно удаляющейся Муре – неужели она его не узнала? Или специально прошмыгнула мимо, постаралась скрыться? Куда она так торопится?

Светлое платье и светлая шаль были хорошо видны издалека, и Карл Иванович решил догнать беглянку, но прежде, чем он успел сдвинуться с места, из-за его спины вылетел крытый фургон, влекомый черной лошадкой, и на бешеной скорости промчался по Пустому переулку. Возле женской фигурки в белом фургон с пронзительным скрежетом затормозил, из него выскочили два молодца, схватили девушку под руки и втолкнули в темный короб. Фургон рванулся с места.

Вирхов побежал рысцой, стараясь не выпустить фургон из виду. В голове его судорожно билась мысль: как он объяснит доктору Коровкину, что прохлопал похищение Муры Муромцевой?

Похитители круто сворачивали в сонные проулки, явно старались замести следы, но и следователь не сбавлял резвого бега. После очередного поворота он очутился на улочке, мощенной булыжником и густо поросшей молочаем, – черный фургон застыл посередине мостовой. Вирхов остановился, стараясь усмирить сердцебиение и выровнять дыхание. Прислонясь к кирпичной кладке дома, он из-за угла разглядывал зловещий, безлюдный тупик: глухие стены обступали недвижный фургон с трех сторон.

Следователь вынул револьвер из кобуры и крадучись проскользнул к фургону, присел и, пригнувшись, перебежал к заднему колесу. Из фургона не доносилось ни звука. Вирхов переместился к другому колесу, повозка качнулась, раздался глухой хлопок, лошадь дернулась и заржала. Но бандиты по-прежнему никак себя не обнаруживали. Может, затаились и ждут неосторожного движения преследователя? Почему молчит девушка? Заткнули кляпом рот? Или усыпили хлороформом? Вирхов повел носом – подозрительных запахов к обычному городскому букету ароматов не примешивалось.

Продвинувшись к неплотно прикрытой черной дверце, Вирхов вытянул руку и сунул дуло револьвера в щель – медленно и бесшумно дверца открылась. Вирхов метнулся в проем и направил оружие в темноту.

Когда схлынуло напряжение и глаза привыкли к полумраку, следователь увидел, что фургон пуст. Похитители и их жертва исчезли.

Вирхов обошел вокруг фургона, потоптался у глухих стен, прикинул их высоту – перебраться через них со связанной пленницей за те минуты, что разделяли поворот фургона в тупик и явление там Вирхова, было невозможно. Похитителям некуда скрыться! Но они скрылись и утащили с собой младшую дочь профессора Муромцева!

Мистика! Следователь обратил лицо к небесам – у края зловещей, черной тучи, как несущийся к земле смертоносный снаряд, слабо светилась головастая и волосатая комета Боррелли. Карл Иванович глянул на землю и увидел между задними копытами лошади и передним краем фургона деревянную крышку канализационного люка.

Вирхов сдвинул тяжелый круг, прислушался – из черного жерла не донеслось ни единого звука. Он заглянул внутрь, в темную глубину: в сумраке белой ночи различил на каменной кладке колодца прямоугольные железные скобы, ведущие вниз, к деревянной площадке.

Вирхов постучал рукояткой револьвера по крышке – ответом было глухое эхо. Теперь он знал точно: именно сюда и только сюда похитители могли уволочь беззащитную профессорскую дочку. Но зачем?

Вирхов сдвинул крышку, протиснулся в круглый проем, нащупал ногой первую скобу. Осторожно, стараясь двигаться бесшумно, он спускался в подземелье...

Наконец ощутил под ногами твердую почву и, не выпуская револьвера из рук, обернулся: перед ним расстилался низкий коридор, освещаемый слабыми редкими огоньками. Карл Иванович шагнул вперед, под ногами потрескивали и скрипели обрывки ветоши, осколки бутылок, щепки. Иногда до его ушей долетал мгновенный топоток, видимо, крысиный. Пару раз за шиворот мундира капнула зловонная жидкость. После третьего керосинового светильника открылся поворот направо. Миновав поворот, Вирхов увидел дощатую перегородку. Возле нее никого не было.

Сердце его учащенно забилось. Он постоял с минуту – если, не дай Бог, получит нож в спину, труп его навсегда окажется погребенным в канализационных лабиринтах столицы, – и медленно прокрался к щелястой двери. Он гордился собой – его чуткие уши не слышали звука собственных шагов.

Прижав лицо к щели, Вирхов затаил дыхание: спиной к нему в каменной клетке стояли два дюжих молодца, а между ними... Этого он и опасался!