Книга Неестественные причины - Филлис Дороти Джеймс

Далглиш принес Синклеру извинения, каковые тот с готовностью принял. Далглиш подозревал, что, не привыкший к иному обществу, помимо общества Джейн Далглиш, тот рад был теперь, что их снова остается трое. Для чего-то Синклеру было нужно, чтобы он выслушал рассказ Алисы Керрисон, и теперь, когда дело сделано, старик отнесся к уходу гостя с облегчением и удовольствием. Только напомнил, чтобы Далглиш, уходя, захватил из прихожей свой фонарик, и обещал, что они с Алисой проводят его тетю до дому, так что ему не нужно за ней возвращаться. Джейн Далглиш выразила с этим полное согласие, хотя с ее стороны, подумал Далглиш, это могло быть просто щепетильностью. Реклесс позвал только его, и тети не хотела быть нежеланной гостьей в собственном доме.

Никем не провожаемый, Далглиш вышел за порог и погрузился в непроглядную тьму, в которой глаз поначалу вообще ничего не различал, кроме белесой садовой дорожки непосредственно под ногами. Потом облака соскользнули с лица луны, и ночь обрела очертания, проступили тени, полные тайны и пропитанные запахом моря. Далглиш шел и думал о том, что в Лондоне человеку редко случается по-настоящему ощутить ночь, ее разгоняют огни и суета человеческая. А здесь она дышит, почти живет, и Далглиш чувствовал, как у него по жилам ползет атавистическая боязнь темноты, неизвестности. Даже сельский суффолкский житель, которому не привыкать к здешним ночам, и тот, проходя тропой над береговым обрывом, непременно ощутит что-то вроде мистического трепета. Здесь легко понимаешь, как возникли местные легенды, что будто бы иногда, осенней ночью, слышен во мраке приглушенный стук конских копыт – это контрабандисты везут тюки и бочонки со стороны Сайзуэлла, чтобы спрятать их на болоте или переправить в глубь страны через уэслтонские вере-щатники. Или что в такую ночь, если напрячь слух, можно уловить доносящийся с моря звон колоколов давно затопленных церквей – Святого Леонарда, Святого Иоанна, Святого Петра и Всех Святых, – погребальный звон за упокой душ усопших. А теперь, наверное, еще прибавятся новые легенды, будут наводить страх на местных жителей, чтобы сидели затемно по домам. Октябрьские легенды – о нагой женщине, в бледном лунном свете уходящей через прибой от берега навстречу своей смерти; и о мертвеце без рук, уносимом в открытое море.

Назло страхам Далглиш решил идти над морем. Так получится минут на пятнадцать дольше, но Реклессу в «Пентландсе» невредно подождать лишних четверть часа. Посветив вокруг, Далглиш нашел тропу и зашагал, ведомый, будто болотным огоньком, падающим под ноги пятном от карманного фонарика. Один раз он обернулся. «Настоятельские палаты» темной массой заслоняли край ночного неба, только из щелей ставен на окнах нижнего этажа сочился свет – признак жизни, да вверху ярко сияло круглое окно, одиноко, как глаз циклопа. Пока Далглиш смотрел, окно погасло. Очевидно, кто-то в доме, вернее всего – Алиса Керрисон, поднимался наверх.

Тропа подводила к самому обрыву. Снизу громче доносился грохот прибоя, где-то пронзительно вскрикнула морская птица. Ветер заметно посвежел, похоже, что собирался шторм. Здесь, наверху, казалось, будто и земля, и небо, и море охвачены общим непрестанным волнением. Извилистая тропа становилась все уже, справа и слева подступали кусты дрока и ежевики, цепляясь за ноги колючими побегами. Далглиш подумал, что, наверное, правильнее все-таки было бы идти нижней дорогой. Неплохо, конечно, заставить Реклесса ждать, но это желание, детское и бессмысленное, не стоит пары добротных брюк. Если тело Сетона несли к воде из «Настоятельских палат» вот по этой тропке, на колючках наверняка остались следы. Реклесс, конечно, все здесь прочесал. Интересно, что ему удалось обнаружить? И не только заросли составляли препятствие. Там дальше на обрыве – штук сорок хлипких дощатых ступеней, подводящих к воде. Синклер, несмотря на возраст, мужчина крепкий, и Алиса Керрисон – здоровая деревенская жительница, но все-таки тело Сетона, даже при его малом росте, –изрядный груз, и проделать с ним этот путь крайне трудно, почти немыслимо.

Слева среди кустов что-то забелело. Это был один из последних надгробных камней, оставшихся от обрушившегося в море старого кладбища. Почти все старинные могилы уже давно были на дне морском, и приливы, взимая с них дань, выносили иногда на пляж вместе с мусором человеческие кости. Но этот до сих пор устоял. Далглиш, свернув в сторону, подошел посмотреть. Камень оказался выше, чем виделось с тропы, и глубоко высеченная на нем надпись хорошо сохранилась. Далглиш присел и, посветив фонариком, прочел:

В память

Генри Уил. Скривнере, коего застрелили контрабандисты, когда он проезжал верхом в здешних местах сентября 24-го дня 1786

Убитый пулею внезапною в пути,

Я не успел молитву вознести.

Помедли, путник, не дано нам знать,

Когда Господь захочет нас призвать.

Бедняга Генри Скривнер! Какой злосчастный случай занес его, одинокого всадника, на пустынную данвичскую дорогу? Он был, по-видимому, человеком состоятельным: вон какой прекрасный памятник ему соорудили. Сколько еще времени пройдет, прежде чем этот Скривнер, со своим памятником и благочестивой надписью, тоже канет в забвение на дне морском?

Далглиш стал подниматься с корточек, потерял равновесие, луч фонарика качнулся и осветил могилу. Далглиш с удивлением увидел, что ее незадолго перед тем разрывали. Дерн был уложен на место, цепкие плети ежевики заново переплетены и густо нависали сверху, но земля безусловно была недавно разрыта. Далглиш опустился на колени и стал пальцами в перчатках разгребать рыхлый неутрамбованный грунт. Здесь до него поработали еще чьи-то руки. За несколько секунд он докопался до большой берцовой кости, потом вынул обломанную лопатку и, наконец, череп. Генри Скривнеру не придется скучать в могиле одному. Впрочем, Далглиш тут же догадался, в чем дело. Так Синклер или Алиса Керрисон распоряжаются человеческими останками, которые находят на пляже. Все кости были очень старые, выбеленные морской водой. Кому-то из них, вернее всего что Алисе, захотелось вновь предать их земле в освященном месте.

Он сидел, думая об этой своеобразной паре, обитающей в «Настоятельских палатах», и вертел в руках старый череп, как вдруг его слух уловил мягкие удары шагов. Зашуршали кусты, и над ним возникла темная человеческая фигура, заслоняя ночной небосвод. Шутливо-иронический голос Оливера Лэтема произнес:

– Все еще следопытствуете тут, суперинтендант? Вы похожи, смею сказать, на Первого Могильщика в любительском исполнении. До чего же вы ненасытный труженик! Но бедному Генри Скривнеру-то почему не даете почивать с миром? Теперь браться за расследование обстоятельств его убийства, пожалуй, поздновато, а? И потом, вы как будто незвано проникли на чужую территорию?

– В меньшей мере, чем вы в настоящее время, – спокойно ответил Далглиш.

Лэтем рассмеялся.

– Значит, вы ужинали у Р. Б. Синклера! Надеюсь, оценили оказанную вам честь? Каковы же были комментарии нашего апостола любви по поводу крайне неприглядной кончины Мориса Сетона?

– Очень немногословные.

Далглиш принялся ладонью сгребать землю и хоронить череп – земля сыпалась на белую лобную кость, набивалась в глазницы и между зубами. Не прерывая работы, он сказал: