Книга Дорога в Сарантий - Гай Гэвриэл Кей

Ее белый полотняный хитон, совершенно не подходящий для путешествий, скользнул вверх — совершенно незаметно для госпожи, разумеется, — и приоткрыл красивой формы лодыжку. Криспин заметил, что она носит на ней золотой браслет. Ее ступни, покоящиеся на накидках из овчины, устилавших носилки, оставались босыми в этот теплый день. Ногти на пальцах были выкрашены в темно-красный, почти пурпурный цвет. Вчера, когда она надевала сандалии, ногти не были накрашены. Вчера вечером, на постоялом дворе, ей пришлось потрудиться. Или ее служанке.

— Мыши и кровь! Держу пари, от нее разит духами! Это правда? Криспин, это правда?

У Линон отсутствовало обоняние. Криспин предпочел не отвечать. Действительно, сегодня эта дама источала головокружительный аромат благовоний. Ее носилки были роскошными, и даже рабы, несущие их и сопровождающие ее, были одеты гораздо лучше Криспина, в светло-голубые туники и темно-синие сандалии. Их компания состояла из молодых служанок Массины; трех виноторговцев со слугами, путь которых лежал недалеко, в Милазию, а потом по дороге к побережью; и еще двух путешественников, которые направлялись на те же целебные воды, что и дама. Они шли или ехали на мулах немного впереди или позади носилок по широкой, отлично вымощенной дороге. Вооруженные конные стражники Массины Баладии, также одетые в светло-голубые цвета, которые на них смотрелись совсем неуместно, ехали впереди и в хвосте колонны.

Никто из спутников не бывал в Варене. Никто не мог знать, кто такой Криспин. Они находились в трех днях пути от Батиары, на оживленном участке дороги. Им уже несколько раз приходилось сходить на гравий обочины, когда мимо проходили отряды лучников и пеших воинов. На этой дороге следовало проявлять некоторую осторожность, но не чрезмерную. По всем признакам, начальник стражи этой дамы считал рыжебородого мозаичника самым опасным человеком из всех окружающих.

Криспин и дама ужинали вместе вчера вечером на почтовом постоялом дворе.

Исполняя свой осторожный танец с Империей, анты разрешили разместить три такие гостиницы на своей дороге от границы с Саврадией до столицы, Варены, и еще несколько таких же стояли на дорогах, ведущих к побережью, и на главной дороге в Родиас. В обмен Империя внесла определенную сумму денег в казну антов и взяла на себя бесперебойную доставку почты до самой границы с Бассанией на востоке. Эти постоялые дворы стали символом незаметного присутствия Сарантия на полуострове. Торговля всегда нуждалась в удобствах.

Другим попутчикам, у которых отсутствовали необходимые подорожные, пришлось довольствоваться затхлыми ночлежками на задворках. Прохладное отношение госпожи Массины к молодому мужчине, который шел пешком в их компании, не имея даже коня, чудесным образом изменилось, когда жена сенатора поняла, что Мартиниан из Варены имеет разрешение пользоваться имперскими постоялыми дворами, подписанное самим канцлером Гезием в Сарантии, куда он сейчас и направлялся по просьбе самого императора.

Он получил приглашение поужинать с ней.

Когда даме стало также ясно за жареными каплунами и вполне приемлемым местным вином, что этот ремесленник знаком со многими знатными жителями Родиаса и элегантного прибрежного курорта Байана, поскольку выполнял для них заказы, ее расположение к нему настолько возросло, что она даже призналась: ее путешествие в целебное святилище связано с проблемой бездетности.

Конечно, это вещь обычная, прибавила она, тряхнув головой. Некоторые глупые девчонки считали модным посещать теплые источники или лечебницы после того, как прожили в замужестве один сезон и еще не забеременели. Знает ли Мартиниан, что сама императрица Аликсана совершила несколько путешествий к целебным источникам возле Сарантия? Едва ли это составляет тайну. Это положило начало моде. Конечно, принимая во внимание прежнюю жизнь императрицы — ему известно, что она сменила имя, вместе со всем прочим? — легко предположить, что кровавые события в некоем переулке в прошлом лишили ее возможности подарить императору наследника. Это правда, что теперь она красит волосы? А Мартиниан действительно знаком со знатными обитателями Императорского квартала? Должно быть, это очень интересно!

Но он не был с ними знаком. Ее разочарование было очевидным, но продолжалось недолго. Казалось, ей трудно найти место для обутой в сандалию ступни под столом, она никак не могла нащупать его лодыжку. За каплунами последовало блюдо с рыбой под слишком большим количеством соуса с оливками и белым вином. За сладким сыром, фигами и виноградом дама, проникшись к нему еще большим доверием, поведала сотрапезнику свое мнение насчет того, что их неожиданные затруднения имеют больше отношения к ее августейшему супругу, чем к ней.

Конечно, прибавила она, глядя на него при свете очага в общем зале, это трудно проверить на практике. Тем не менее она была рада уехать из слишком скучного Родиаса на север и совершить путешествие среди ярких красок осени в широко известную лечебницу, к целебным водам возле Милазии. Во время путешествий иногда можно встретить — не часто, конечно, — самых интересных людей.

Разве Мартиниан так не считает?

— Проверь, нет ли клопов.

— Я сам знаю, назойливый кусок металла. — Он сегодня вечером поужинал с той дамой второй раз; на этот раз они выпили три бутылки вина. Криспин чувствовал его действие.

— И говори со мной мысленно, если не хочешь, чтобы тебя сочли сумасшедшим.

С этим у Криспина уже возникали трудности. Совет хороший. Таким же хорошим оказался и первый совет. Криспин отдернул одеяло и, держа свечу над простыней, ухитрился свободной рукой раздавить с десяток гадких насекомых.

— И это называется постоялый двор имперской почты! Ха!

Линон, как узнал Криспин в самом начале их совместного путешествия, всегда имела свое мнение и не стеснялась его высказывать. Он до сих пор резко останавливал себя, осознав, что ведет пространную беседу с темпераментной, похожей на воробья птичкой, сделанной из потускневшей коричневой кожи и жести, с глазами из синего стекла и до нелепости противным голосом родианского аристократа, как мысленным, так и слышимым.

Он вступил в другой мир.

Он всегда размышлял над своим отношением к тому, что люди называли полумиром, к тому пространству, в котором, по их собственному утверждению, умели действовать колдуны и алхимики, знахарки и астрологи. Криспин знал — все знали, — что смертные дети Джада живут в одном общем, опасном мире с духами и демонами, которые, возможно, равнодушны к ним или враждебны им, а иногда даже благоволят к ним, но он никогда не принадлежал к тем людям, которые позволяли себе постоянно думать об этом. Он читал молитвы на восходе и на закате, когда вспоминал об этом, хотя редко посещал святилища. Он ставил свечи по святым праздникам, когда оказывался неподалеку от церкви. Он с должным уважением относился к священнослужителям — когда они заслуживали уважения. Он верил иногда, что когда умрет, его душу будет судить бог солнца Джад, и этот суд определит его судьбу в потусторонней жизни.

В последнее время, оставаясь наедине с собой, он часто вспоминал безбожное уродство двух летних эпидемий чумы и испытывал сомнения в подобных возвышенных перспективах. Он бы сказал, если бы его спросили несколько дней назад, что все алхимики — мошенники и что такие птицы, как Линон, — способ надуть глупцов.