Книга Гвардеец - Дмитрий Дашко

— Смеешься, Дитрих?! Ты не хуже меня знаешь, какая жизнь на родине. Курляндия бедна, после войны остались одни пустыри. Мы нищие как церковные крысы. Только на словах — дворяне, а за душой ничего. Ничего, кроме чести, — грустно ответил кузен.

— Вот именно! Здесь в любом случае не хуже. Да, мы не получили офицерского чина, да и вряд ли могли на него рассчитывать. Но ты слышал, что говорил Нащокин: впереди война с Турцией. Война долгая, кровопролитная. И в то же время — она дает шанс отличиться. А ведь мы обязательно отличимся, Карл. Ты мне веришь?

— Тебе верю, — улыбнулся кузен.

— И правильно делаешь, — сказал я, а сам закрыл глаза и попытался убедить себя, что не занимаюсь самообманом.

Да, другого способа приступить к выполнению моего плана — нет. Хоть кровь из носу, а надо сделать шаг вперед. Пока что я плыву по течению, пора расчехлить весла и грести в нужную сторону. Но как же это непросто!

Там, в прошлой жизни, были свои ориентиры. Я в них разбирался, знал, что стоит за тем или иным маячком, и, пускай, далеко не преуспел, но все же жил как-то упорядочено, в постоянном штиле, избегая штормов и качки.

Тут все по-другому. Я — дворянин, это ласкает самомнение, однако накладывает и определенные обязанности. И как они далеки от стереотипов, которыми меня пичкали во времена школы и института. Почему-то нет лакеев, кого-то из круга «принеси-подай», все приходится делать самому. И еще — на мне лежит большая ответственность за Карла.

Я очень прикипел к нему за эти дни. Удивительно, почему нас, русских, и немцев тянет друг к другу словно магнитом, ведь мы такие разные, с абсолютно непохожими ментальностями, просуществовавшие долгие года в постоянной войне, истребившей миллионы с обеих сторон. И что самое интересное — нет ненависти, передающейся от поколения к поколению! Даже мой дед, отвоевавший четыре года в Великую Отечественную на передовой, всегда отзывался о немцах с глубоким уважением, а я лично общался с ветераном вермахта, солдатом шестой армии Паулюса, сдавшимся в плен во время битвы под Сталинградом. Пленных отвезли в маленький русский городок, оставшийся в тылу, там они строили аккуратные двухэтажные домики с миниатюрными балкончиками, причем строили хорошо, на века. Здания эти стоят до сих пор, украшенные вывесками рекламных контор и магазинов. Немца поразило, что голодные истощенные люди приходили к пленным и делились последним: хлебом, картошкой, сахаром. И это несмотря на то, что многие семьи получили похоронки, а кое-кто эвакуировался сюда, пройдя через разгромленные бомбежками поезда и расстрелянные с самолетов колонны беженцев.

— Милосердие, вот суть русского человека, — говорил немец, вытирая платочком выступившие на подслеповатых старческих глазах слезы.

А ведь если вспомнить — сколько попыток мы делали, чтобы стать союзниками. Еще Петр Первый отправлял в знак дружбы прусскому королю русских великанов для его гвардии, едва не подарил целый полк. Как искала дружбы с Фридрихом Вторым великая Екатерина! Как сорвалась дружба Павла Первого! Чьи-то происки постоянно ссорили нас и разводили по концам барьера, а затем начиналась долгая и кровавая война. Такая же, что ждет нас с Турцией — извечным врагом и соседом России. Увы, турки пока пляшут под французскую дудку. Позднее к сыновьям Галлии добавятся еще и англосаксы. Через сто с лишним лет объединенные англо-франко-турецкие войска нанесут нам поражение под Крымом, по сути дела отрежут от Черного моря, лишат флота.

Так может сделать ставку на дружбу с Пруссией? Австрия — нынешний союзник России — лжива, коварна и двулична. От нее всегда можно ждать вероломства, в любую минуту. А Пруссия? Пока слабая по сравнению с австрияками, но постепенно набирающая силу, уже ощерившаяся подобно хищнику острыми зубами, норовящая вцепиться в лакомые кусочки. Вместе мы будем той несокрушимой силой, которой подвластно все.

Я невольно ухмыльнулся, представив комичность ситуации. Какой-то рядовой солдатик грезит менять оси «реал политик», рулить монархами. Смешно. Хотя… попробовать-то можно.

Я никогда не относился к окружающим свысока. Понятно, что нас разделяют века, мое образование не сравнить с тем, что знают они. Многие понятия не имеют о календаре и ориентируются лишь благодаря батюшке из ближайшей церкви, который объявляет когда наступит и закончится очередной пост. Кое-кто и время считает по старинке согласно взятым еще с Византии традициям — летом семнадцать часов дня и семь ночи, зимой наоборот.

В Петербурге народ, конечно, грамотней, усвоивших европейское времяисчисление больше, чем в провинции. И языкам обучен чуть ли не каждый встречный, правда, изъясняются зачастую варварской смесью, перемежая немецкие, голландские и финские слова.

Но разве это дает мне право над ними смеяться?

Через неделю полк вернулся из лагерей. Чижиков обрадовался этому будто свадьбе. Сам он остался в городе, потому что умудрился серьезно простынуть и провалялся несколько недель в госпитале. Когда наш «дядька» поправился, начальство решило оставить его при штабе порученцем.

Я спросил, чем вызвано его веселье.

— А как же ж не радоваться, — довольно потирая руки, заговорил гренадер. — Во-первых, все друзья вернутся, я по ним заскучал — слов нет. В гошпитале валялся, мечтал, как здоровье в кабаках поправлять буду. Одному ж скучно. И вы вроде в компаньоны не набиваетесь. А как наши придут — ух, водочки попью всласть! Во-вторых, смогу прошение об отпуске подать. Во время стояния на зимних квартирах разрешается отпускать четверть состава. Думаю, ротный, не обидит. Чай не самый последний солдат. Давно я своих не видел: батьку с маткой, поклон им земной, сестер да братишек. Чай я уж настоящим дядькой стал, не токмо для таких гавриков, как вы, — он с прищуркой глянул на нас с Карлом.

— Не хочу тебя огорчать, но на носу война. Вряд ли начальство сильно на отпуска расщедрится, — предположил я.

Чижиков лишь усмехнулся:

— С туркой-то. Так мы его в два счета раскатаем. Вояка из него плохой. Чуть нажмешь — бежит, будто пятки смальцем смазаны.

— Ну-ну, — пробормотал я, помня, сколько еще будет этих войн, когда Оттоманская Порта вновь и вновь, науськиваемая врагами России, двинет войска к нашим границам, однако гренадер лишь хлопнул меня по плечу:

— Не боитесь, покуда присягу не примите, никуда я от вас не уйду, ни в какой отпуск. Токмо вы энтот день на всю жизнь запоминайте. Присяга для солдата ровно как второе рождение. После нее грех в кабаке не проставиться, и мне, Полкану старому, чарку не преподнести за науку.

— Не волнуйся, Степан, будет тебе чарка, — пообещал я.

И вот настал день присяги. Новобранцев всего двое — я и Карл. Нас вывели перед ротой, поставили рядом с развернутым знаменем, командир велел положить руку на Евангелие, и я, волнующимся голосом произнес первые строки:

«Я, Дитрих фон Гофен, обещаюсь всемогущим Богом служить всепресветлейшей нашей государыне императрице, верно и послушно, что в сих постановленных, також и впредь поставляемых воинских Артикулах, что оные в себе содержати будут, все исполнять исправно…»