Книга Страж Раны - Андрей Валентинов

Вспыхнул огонь, осветивший старое, покрытое глубокими морщинами, лицо. Косухин обрадовался, узнав монаха, который, как показалось, отреагировал на русскую речь.

— Эй, батя! — позвал Степан. — Ты, эта… поговорим…

Монах зажег фонарь, который держал под рукой, и не спеша подошел ближе. Лицо его было бесстрастно и спокойно, но темные раскосые глаза смотрели с любопытством, и, казалось, с одобрением.

— По-русски понимаешь, батя?

Монах кивнул.

— А говорить можешь?

Старый монах, показав рукой куда-то вверх, сделал жест, словно запечатывая себе уста.

— Ну ладно, — нетерпеливо зашептал Косухин. — Понимаешь — и хорошо… Мне… эта… надо отсюда выйти. Тут выход есть?

Монах снова кивнул, затем опять указал рукой вверх.

— Да нет, я не с Луны, — не понял Косухин. — Мне в Шекар-Гомп надо.

Взгляд монаха стал холодным и жестким, он поклонился Степе, затем достал из-под одежды что-то небольшое, сверкнувшее в тусклом свете фонаря старым серебром.

Это был небольшой нож, вернее, стилет из литого серебра. Он показался Косухину необыкновенно тяжелым. Подумалось, что под серебряной поверхностью находится что-то иное — свинец, а то и ртуть.

— Ну, ладно, — снисходительно улыбнулся Степа. — Это, значит, против нечистой силы?

Дождавшись очередного кивка, он спрятал стилет в левый унт. Оружие было скорее забавным, чем грозным, но Косухин решил не отказываться от подарка. Между тем, монах подошел к стене и нажал на что-то, скрытое под ее поверхностью. Зазмеилась трещина, камень начал отъезжать в сторону. Пахнуло холодом. Косухин поежился и вышел наружу. Здесь была темень — скала бросала густую тень, но совсем близко, всего в нескольких десятках метров, снег блестел: Шекар-Гомп включил свои прожектора, заливавшие окрестности мертвенно-белым светом.

Монах тоже вышел наружу, не обращая внимания на мороз и снежинки, падавшие на его бритую голову. Он смотрел на Степу, а затем показал ему какую-то точку в скале, рядом со входом. Косухин сообразил, что это место включения механизма, который сдвигает камень с места.

— Ну, в общем, пошел я… — нерешительно произнес он.

Монах поднял руку в благословляющем жесте, затем вновь показал вверх, в холодное темное небо.

— Не-а, — невесело усмехнулся Степа. — Не оттуда я. И ходу мне туда, по вашим, по поповским законам, нету, потому как убеждений я марксистских…

Но старый монах вновь упрямо показал на небо, затем его рука повелительным жестом метнулась к Шекар-Гомпу, и в глазах полыхнул гнев…

…Дверь закрылась, и Степа остался один под мелким бесшумно падавшим снегом. Надо было идти. Косухин засунул руки в карманы и быстро зашагал к монастырю.

5. ШЕКАР-ГОМП

Днем Шекар-Гомп не произвел на Косухина особого впечатления. Конечно, он оценил масштаб того, что разворачивалось в котловине возле монастыря. Чувствовалась огромная мощь человеческой техники, вгрызавшейся в недра горы. Но в общем, все это было не бог весть как интересно по сравнению с Челкелем. Не хватало серебристой стрелы «Мономаха», которая сразу придавала происходящему особый смысл. Шекар-Гомп прятал свои тайны глубоко под землей. Степа чувствовал нечто вроде любопытства — и не более.

Но теперь, ночью, он понял, что ошибся. Лучи мощных прожекторов заливали окрестности, не оставляя ни единой тени. Четче, чем при неярком свете зимнего дня, вырисовывались ровные ряды бараков, неспешно двигавшиеся возле взрезанной тверди горы гигантские подъемные краны, ровные трубы чего-то неведомого, сооружавшегося за монастырем. Сам Шекар-Гомп и вершина холма тонули во тьме, словно огромное черное пятно посреди ослепительного, но мертвенно-холодного света. Казалось, лучи прожекторов не в силах прорвать завесу тьмы, сгустившейся на вершине и затопившей серые домики за высокой оградой. Со стороны горы доносился ровный тихий гул, показавшийся Степе мрачным и даже зловещим.

Да, теперь Шекар-Гомп смотрелся иначе, Косухин вспомнил то, что пришло на ум при первом взгляде на монастырь: «Сила!»

Сила, неведомая ему, правила здесь, сила собралась в черный сгусток на вершине, и он, красный командир Степан Косухин, должен идти туда, чтобы выполнить задуманное. Идти в одиночку.

Тень кончилась. Степа шагнул на ярко освещенный прожекторами склон. Стало неуютно, но Косухин заставил себя держаться как можно более ровно, идти неспешно, и даже вынул руки из карманов.

В общем, затея была безумная, но не безумнее того, что уже приходилось совершать за последние два года. Степа видел, как без боя сдавались целые города — достаточно кому-то не испугаться и настоять на своем. Он помнил Челкель. В том, что «Мономах» ушел в небо, есть и его, Косухина, заслуга.

Наверное, Ростислав на него обидится. То есть даже не обидится, а посчитает невесть кем, чуть ли не сообщником этих, со свастиками. Это обидно, но Степа считал, что должен быть выше обывательских обид. Силу, угнездившуюся в Шекар-Гомпе, не сокрушить ни вдвоем, ни втроем. Значит, надо было действовать по-другому. Кроме того, странный гость, приходивший к ним ночью, велел именно ему, Косухину, разузнать, что творится здесь. Выходит, как ни кинь, он поступает верно…

Степа прошел уже саженей триста по ровному чистому снегу, но, похоже, никто не обращал на него внимания. Справа темнели огражденные высоким забором бараки. На вышках торчали охранники, но никто из них покуда Степой не заинтересовался. Молчал и монастырь, словно появление незваного гостя было здесь делом обычным и вполне допустимым.

Косухин начал опасаться, что его расчеты ошибочны. А что, если его просто срежут пулеметной очередью с ближайшей вышки? Это показалось настолько реальным, что на миг Косухину стало холодно, но он сцепил зубы и продолжил путь, держа курс прямо на монастырь. Нет, не должны! Он представлял себе тех, кто сейчас — в этом Степа был абсолютно уверен — следит за ним с вышек, почти неразличимых в темноте монастырских стен. Он идет открыто, не прячась, не пытаясь перебраться через ограду. Значит, он должен вызвать по крайней мере любопытство. К тому же Степа один, а значит, те, кто охранял монастырь, могли его не опасаться.

Издалека по-прежнему доносился гул от работающих машин. Можно было уже разобрать, что гул идет со стороны стройки, но не от подъемных кранов — они поднимали свои решетчатые шеи почти бесшумно, — а откуда-то из-под земли, из потревоженных недр. Степе даже показалось, что гудят не моторы, а нечто совсем иное, куда более мощное и невиданное. Впрочем, Косухин не стал предаваться догадкам. Его вдруг поразила еще одна неожиданная мысль. Весь его расчет строился на том, что его должны встретить люди — хорошие, плохие, но люди. А что, если здесь лишь те, кого он уже видел в Иркутске и потом, в тайге? Арцеулов называл их оборотнями. Он сам — славными бойцами 305-го полка. Вспомнились страшные неживые глаза, неуклюжие, немного медлительные движения. Перед глазами встало странное неузнаваемое лицо Феди Княжко…