Книга Убийство в доме свиданий - Сергей Васильевич Карпущенко

револьверным стволом во рту, — принимать по тридцать мужчин в течение трех дней. Такую на нее положили епитимью за дерзость. Говорят, она едва не умерла потом. Так что, не приди в публичный дом наша таинственная дама в мужском костюме, убийцей этой женщины стала бы Фиделли. Интересно, как суд присяжных отнесся бы к нарушению хозяйкой инструкции, где, дословно привожу отрывок, содержательницы борделей подвергаются строгой ответственности за доведение живущих у ней девок до крайнего изнурения неумеренным употреблением? Уверен, что присяжные бы молчали только потому, что до суда это дело не дошло бы.

— Все верно, — сочувственно закивал в общем-то добросердечный, но подверженный влияниям извне Замысловский. — Все эти бандерши сами когда-то были проститутками и, будучи хозяйками, отыгрываются за свой давнишний позор. Но вам, Степан Андреевич, следовало быть сдержанным. Полицмейстер просил меня отстранить вас от ведения дела. Уверен, мы все уладим, но пока прошу вас… просто требую. Не вмешивайтесь ни во что. Впрочем, обзвонить паспортные отделы я вам разрешаю. Будем знать, кто там у нас еще из благородных промышляет древним ремеслом. Я сейчас уйду, а вы можете работать с телефонным аппаратом.

Замысловский на самом деле, натянув шинель, ушел из кабинета, а Остапов, тоже поднявшись, сказал, с сочувствием глядя прямо в глаза Выжигину:

— Ей-ей, Степан Андреич, бросили бы вы гусей дразнить. Сдались вам эти бляди! Да они сотнями, тысячами в Калинкинской больнице мрут, так чего жалеть этих-то, когда еще и не понятно: сами ли они себя или их кто-то? Тем более, видите, не желает начальство правду знать. Им бы только дома сохранить, чтобы они четко, как молотилка механическая, работали. Ей-богу, подумайте…

Провел рукой по рукаву Выжигина и вышел в коридор.

…Для того чтобы обзвонить все паспортные отделы полицейских частей Петербурга, потребовалось около часа. Возражений со стороны чинов этих подразделений общей полиции не было, потому что оказывать содействие сыскной полиции в случае необходимости должны были все служащие как общей полиции, так и корпуса жандармов. Теперь нужно было дождаться ответов, но и они стали поступать довольно быстро, потому что и не требовалось много времени, чтобы просмотреть все отложенные в особый ящик паспорта, метрики и прочие личные документы зачисленных в публичные дома женщин. Звонки следовали один за другим, но звонившие сообщали, что дворянок среди тех, кто отдал паспорта в их отдел, нет. Вскоре, однако, позвонили и назва» ли фамилию «Вирская», потом сообщили о какой-то Зарызиной, документ Татьяны Поздее-вой, найденный в ящике паспортного отдела Васильевской части, тоже оказался в рукдх того, кто позвонил Выжигину, и вот, когда на листе бумаги, где Выжигин отмечал сообщения, оставались лишь два незачеркнутых названия — Выборгская и Рождественская часть, сообщили, что в публичный дом на Шлиссельбургском проспекте год назад поступила женщина, принадлежавшая к дворянскому сословию, и Выжигин, радуясь чему-то, записал ее фамилию и имя, а также номер дома, где находилось принявшее ее заведение. Последний звонок принес известие, что дворянок, получивших желтый билет, в Рождественской части нет.

Выжигин откинулся на спинку казенного дубового кресла, и все его сознание, сжавшись до размеров какой-то монады, готовой разорваться от напряжения лишь при легком к ней прикосновении, ожидало разрешения, выхода во что-то материальное, в какие-то действия, движения, эмоции. В Петербурге, как свидетельствовали факты, оставалась лишь одна публичная девка-дворянка. Сколько таких осиротевших, обездоленных существ бродило в вечерние и ночные часы по улицам города, трудно было бы и представить, но они не интересовали Выжигина. Ему нужно было решить не только теоретическую задачу, где творцом, вершителем финала являлся он сам, но и задачу гуманистическую — уберечь от смерти ту, которую уже наметили в жертвы, и только он мог ее спасти.

9. «НЕ ЗАХОДИТЕ В ЭТУ КОМНАТУ, МАДАМ!»

— Я очень рад, очень рад, очень рад, мой милый кузен, что оказался прав, когда говорил вам: это казнь, казнь, казнь!

Потирая руки, ходил по гостиной князь Сомский, в то время как Выжигин, так толком и не поевший за последние двенадцать часов, с жадностью уписывал все то, что стояло на княжеском столе. Покончив с бедром зайца и утерев губы, Выжигин сказал:

— Право, я радость вашу не слишком разделяю. Ну, положим, вы правы, но лишь частично. Во-первых, частично потому, что, как человек душевный, вы должны были, по крайней мере, соблюдать сдержанность, хоть и подтвердились отчасти ваши предположения. Во-вторых, если обнаружится, что убийца — существо невменяемое, то какая же казнь? Казнь может быть следствием отлично выработанной, опробованной идеи — это все ваши слова. А тут никакой идеи не будет — одно лишь раздражение чувств, приступ ипохондрии или даже длительный запор. Все это частное, а идея ведь только на общем зиждится. Или не так? Получается, что присутствует только отдельный признак казни.

— Ну, невменяемость, пожалуйста, не рассматривайте как препятствие к реализации идеи, — замахал руками князь. — Я читаю стенографические отчеты речей деятелей Государственной думы и отчетливо вижу признаки невменяемости в тоне, лексике, в духе их высказываний, а уж идей у них хоть отбавляй! Поговорим лучше о конкретике. Как же получилось, что наша фурия ошиблась и ей пришлось убегать не через черный ход, как в первых двух случаях, а пробиваться, штурмуя парадный вход? Неужели не знала, что швейцар ее непременно остановит?

— Возможно, она рассчитывала на черный ход, но он по какой-то причине оказался закрытым. Я сам думал об этом. Фурия, как вы выражаетесь, должна была знать от кого-то расположение помещений во всех домах, а без дополнительного наведения справок не обойтись.

— Не думаю. Почти все питерские дома строятся с парадным и черным ходом, и, видимо, наша убийца попросту попала впросак не по своей вине — вот вдруг кому-то взбрело в голову навесить замок на дверь. Однако какая решительная женщина! Ведь отведи ее швейцар к хозяйке, ей стоило лишь сказать, что она нечаянно вошла в здание, как ее тут же отпустили бы. Так нет же — бабах, и проход открыт! Я восхищен ею, в своем роде конечно! Но вы, кузен, меня просто обрадовали, нет, потрясли рассказом о целомудренной, как Лукреция, Даше! Ну просто потрясающий тип! Это же надо — лучше каторга, чем к посетителям выходить. Такое сейчас не часто встретишь, да еще в публичном доме!

Выжигин, выдавливая на открытую устрицу сок лимона, сказал:

— Именно потому, что в публичном доме.

— Извините, не понял вашу мысль.

— Ну как же! Присмотрелась Даша к жизни проституток, которая некоторым женщинам, смотрящим на публичный дом со стороны