Книга Страна за горизонтом - Леонид Спивак

лежал,исследуя плодов первопричину, –он был Адам, который не бежалот яблока, чтоб не упасть в пучину.Он был Адам и первый садовод,бананов друг и кактусов оплот…

Лютер Бербанк удивлял мир своими гибридами: слива без косточки, айва с запахом ананаса, белая ежевика, пламкот (сливо-абрикос), гигантские амариллисы с цветами до 30 см диаметром. Этот, по словам Тимирязева, «рабочий-чудотворец», одержимо трудился над выведением уникальной кормовой культуры – кактуса без колючек. Говорят, что не в силах «перевоспитать» опунции в своем саду, Бербанк обращался к ним с долгими проповедями, но упрямые суккуленты в третьем поколении возвращали свои иголки. В годы холодной войны Н. Заболоцкий заменил имя американца в «Венчании плодами» на имя Мичурина.

Солт-Лейк-Сити, Город Соленого Озера, мормонская столица штата Юта не лежала на пути советских писателей, хотя могла бы поразить их «великопостным духом смиренномудрия». Мормоны были настоящими пионерами Запада. Соперничающая славой с Великим каньоном туристическая мекка Зайон-каньон в Юте была открыта и получила свое имя («Сионский каньон») благодаря мормону Исааку Бегунину, первому европейскому поселенцу в этих местах.

Эдвард Хоппер «В дороге», 1940

– Хотите, сэры, – сказал мистер Адамс, – я продам вам прекрасное литературное сравнение? Сколько дадите? Ничего не дадите? Хотите даром? Ну, хорошо: ветер писал на этих скалах свою историю. Подойдет? Запишите в свои книжечки. Нет, серьезно, я считаю, что обогатил этим русскую литературу.

Известно, что фотолюбитель Илья Ильф сделал в Штатах около тысячи снимков. Негативы писателя пропали, как и большая часть его американской коллекции. Малая толика фотографий была опубликована в 1936 году в нескольких номерах журнала «Огонек» (советский аналог американского иллюстрированного журнала «Лайф») с комментариями соавторов. Некоторую часть спустя десятилетия обнаружила в семейном архиве дочь писателя Александра Ильф.

Пейзажи Запада оставляют ощущение бесконечности миротворения. В «Одноэтажной Америке» это достигается переменой картин за окном машины: одна удивительнее другой. Знаменитые окрашенные пустыни (Painted desserts), где палевые и бронзовые тона звучат симфонией с охрой и кармином. Бархатистый, темно-синий, как ночь, тон тенистых долин сменяется пламенно-красным с пурпуром нагромождением раскаленных на солнце скал. Затем возникают скульптурные ущелья, окаменевшие театральные драпировки разной фактуры и оттенков, мистерия световых озарений и драматических теней, где песочные часы времени остановились.

Ильфа и Петрова многое раздражало в краю жевательной резинки, стейков и стиральных машин. Их никак нельзя обвинить в пейзанстве, но от «неземной» американской природы писатели получали явное эстетическое удовольствие. Поэтому лучшие страницы «Одноэтажной» отведены метафизической коде путешествия – осознанию невероятной творческой силы ландшафтов Запада. «Мы попали в волшебное царство детских снов и видений… Мы уже не удивлялись тому, что природа предвосхитила индейскую архитектуру, индейские рисунки и даже самого индейца. Такие выводы, напрашивающиеся после пустыни Наваго, показались после Зайон-кэньона слишком бедными и нерешительными. Здесь было ясно, что все искусство – и египетское, и греческое, и китайское, и готика, и стиль Империи, и даже голый формализм – все это уже когда-то было, было миллионы лет тому назад гениально придумано природой».

«На Запад едешь, чтобы расти вместе со страной», – писал Роберт Пенн Уоррен. Здесь остро чувствуешь, что величайшим фактором американской истории остается физическое покорение континента. Спустя короткий промежуток времени «юная, лишенная почвы преданий, еще не установившаяся цивилизация», как писал Виссарион Белинский, начала оказывать заметное влияние на развитие человеческой культуры.

Подобно тому, как в России веками опасались «развращающего» европейского влияния, так и в самой Европе с тревогой смотрели на веяния с Запада. «Народ, не имеющий дворянства», как заметил Пушкин. Стране за океаном высказывали серьезные этические претензии. «Вульгарный» американский демократизм шокировал сословную Европу. В исторических записках путешественников неоднократно встречаются сетования, что возница дилижанса запросто беседует с пассажирами, а на остановках обедает с ними за одним столом. Когда-то Бенджамин Франклин явился в простом кафтане без парика ко двору Людовика XVI – с той поры не прекращаются разговоры об идущем из-за океана упадке нравов. Интересно, что в относительно недавние времена российские эмигранты в возрасте болезненно переживали утрату своего отчества в США, что воспринималось не только как грубый переход в общении на «ты», но и как потерю социального статуса.

На нашей памяти вызывающе потертые джинсы – порождение Дикого Запада и «золотой лихорадки» – крушили советские моральные стандарты не хуже радиопередач «Голоса Америки». Многие из западных привычек в Советском Союзе, например, появление молодых женщин в шортах, поначалу вызывали сотрясение нравственных устоев. Некоторые из предубеждений были изжиты совсем недавно, уже нынешним поколением. Вспомним, как наглядным образцом американской мелочности считалась привычка забирать из ресторана собственную недоеденную еду. Для широкой русской натуры это выглядело скупердяйством. Даже в Америке традиция поначалу стыдливо именовалась «для собачки» (doggy bag).

Америка постоянно присутствует в российском сознании как антитеза и как вызов, как надежда и как утопия. Портрет Франклина украшал кабинет Н. М. Карамзина. Среди книг, которые «возил с собой в дорогу» Евгений Онегин была популярная «История Америки» У. Робертсона. Первым из русских литературных героев, уехавших за океан, стал гоголевский капитан Копейкин. Интересно, что обосновавшись в Штатах, персонаж «Мертвых душ» начал слать домой письма на извечную тему «как нам обустроить Россию». За Копейкиным последовали Джемма и Санин из тургеневских «Вешних вод», герои И. Гончарова («Лихая болесть»).

Амбивалентность русского отношения к Америке хорошо заметна в золотой век классики. Два современника-антипода, «властители дум» Достоевский и Чернышевский разрывали сознание соотечественников. «Заокеанский мир» для Чернышевского – символ деятельной жизни, справедливого социального устройства. У Достоевского позитивизм и технократизм Нового Света – приметы «цивилизации без Бога». Чернышевский ценит демократические завоевания США, которые, по его мнению, необходимо «привить» на русской почве. Для героев «Преступления и наказания», «Бесов» и «Братьев Карамазовых» отъезд в Америку – символ духовного крушения сродни самоубийству.

Ильф (справа) и Петров за работой

Говорить о русском неприятии американских ценностей можно с известной натяжкой: со времен позднего социализма в советскую жизнь всерьез и надолго вошли и супермаркеты, и телесериалы. Конфликт остался на уровне мироощущения. Интересно, что в разных полушариях «западники», в соответствии с географией, выполняют диаметрально противоположные задачи. Российский «западник» – это образованный горожанин, воспитанный на европейских культурно-политических идеалах. Американский «западник» – человек из глубинки, консерватор с упором на собственные «почвенные» ценности и относящийся с традиционным недоверием к зарубежным веяниям.

Открытием ошеломляющего порядка для авторов «Одноэтажной Америки» оказались подземные Карлсбадские пещеры в штате Нью-Мексико («Залы были обширнее самых больших театров в мире») и национальный парк «Окаменелый лес» (Petriёed Forest) в Аризоне. Засыпанные вулканическим пеплом деревья, ровесники динозавров, ставшие полудрагоценным камнем, – двести миллионов лет шел процесс замещения частиц истлевшей древесины молекулами солей, извести, железа, кристаллами кварца. «Деревья приобрели твердость мрамора».

На разломах гигантских, в два