Книга Правые и левые. История и судьба - Марсель Гоше

национализмов, которому протест против следствий глобализации, в частности миграционных процессов, придал новую актуальность. Этот источник естественным образом сблизил их с консервативным крылом классических правых и тем внес в их ряды дополнительную рознь, поскольку рост привлекательности популистов делал для консерваторов все более соблазнительным разрыв с либеральным крылом, которое, в свою очередь, сближалось с центром. Сходным образом экологические партии и движения в большинстве своем родились из переориентации и обновления крайне левого антикапиталистического движения: обличение «рабства наемных работников» сменилось обвинениями индустриального общества в порче окружающей среды. Этот экологизм так же способствовал внутреннему расколу левых, как популизм – розни в лагере правых; он тоже на свой лад подпитывал критику правительственных левых с их увлечением «либерал-продуктивизмом». Таким образом, на первый взгляд ничто в этих процессах не может изменить исходные данные интересующей нас проблемы, кроме разве что увеличения прежнего напряжения и на правом, и на левом фланге.

Однако этот поверхностный взгляд нуждается в серьезных уточнениях. Он охватывает только одну сторону вопроса. С другой же стороны, мы присутствуем при размывании старого разделения. Возможно даже, что эти два новых фактора оказываются наиболее мощными пружинами его переосмысления.

Внутренне оппортунистическая и демагогическая природа популистских движений заставила их отдалиться от своих корней или даже от них отречься. Мало-помалу они, каждое на свой лад, пошли на поводу у электората, способного обеспечить их экспансию, – народного электората, оторвавшегося от левых, чьей опорой он был некогда. Популистские лидеры поднимают на щит интересы этого электората, чувствительного к проблемам безопасности и враждебного массовой иммиграции, но столь же озабоченного ухудшением собственного социально-экономического состояния, обусловленным невозможностью конкурировать со странами дешевой рабочей силы. Поначалу авторитарный и традиционалистский, национализм расширился вплоть до превращения в социальный суверенизм и дошел до того, что в своем популистском дискурсе принялся провозглашать лозунги, какие раньше звучали из уст коммунистов. Эта эволюция не преминула придать некоторое правдоподобие утверждениям популистских лидеров о неприменимости к ним наименования «крайне правых». Одновременно она придала больший вес их декларациям об исчерпанности оппозиции правых и левых на фоне нового разделения – противостояния патриотически настроенного народа и глобалистских элит (диагноз, повсеместно поддержанный народным электоратом, отвергающим «правительственных» левых).

Рядом с этим популизмом развился и другой, на сей раз левый и ориентированный прежде всего, в соответствии со своими истоками, на обличение пороков капиталистической глобализации. Популизм, отрекающийся от авторитарного и ксенофобского популизма, рожденного в среде крайне правых, но также отрицающий актуальность прежнего разделения на правых и левых и требующий неслыханной политической конвергенции народных чаяний и народной борьбы. Сегодня влияние этого левого популизма и его способность мобилизовать электорат кажутся менее мощными, чем у его правого аналога, однако, как бы там ни было, именно аналогия диагнозов и предприятий дает возможность ощутить надлом классической рамки, внутри которой прежде определялись партийные предпочтения.

Ситуация с экологами предстает в противоположном свете. Насколько распространение популизма сопровождается конфликтами, настолько экологи завоевывают популярность в атмосфере всеобщего согласия – согласия, которое, впрочем, сопровождается несогласием в вопросе о решениях проблемы, а в особенности о тех способах, которые предлагают представители экологических движений. Экологи первыми забили тревогу, источники которой за последние десятилетия постоянно множатся; тут и загрязнение окружающей среды, и глобальное потепление. Но чем шире распространялось движение в защиту природы, тем незначительнее казалась заслуга тех, кто его начал; экологические проблемы постепенно сделались всеобщей заботой. Воспринятые всерьез, они становятся делом надпартийным, которое стоит выше традиционных разделений и сильно уменьшает их значение. Между прочим, самые пылкие защитники окружающей среды охотно утверждают, что и классические правые, и классические левые суть варианты одних и тех же «продуктивистов», не заботящихся о последствиях своих действий. В подобных речах нетрудно ощутить пафос антимодерна, равно чуждый и либеральным правым, и прогрессистским левым. Политическое поле, занятое организациями, которые объявляют себя экологическими, разделяется между наследниками традиционных крайне левых, соединяющих защиту природы с радикальным либертарианским видением общества, и людьми, не признающими прежнего разделения и готовыми ради достижения главной цели вступать в коалицию хоть с правыми, хоть с левыми. На фоне неотложных проблем, связанных с климатом, подлинное разделение проходит не между правыми и левыми, а между сторонниками «интегральной экологии», которые подчиняют защите биосферы всю организацию жизни, и людьми, которые мыслят более реалистично и принимают во внимание позиции разных сторон. Последние предпочитают изменять соотношение сил внутри каждого из лагерей во имя императива, стоящего выше разногласий. Чем бы ни кончились эти споры, очевидно, что под давлением экологических проблем наша старая дуалистическая система будет постепенно устаревать, чтобы не сказать маргинализироваться.

Сопротивление

А между тем она оказывает сопротивление! А между тем наша почтенная оппозиция правых и левых, несмотря на многочисленные факторы, оспаривающие ее первенство, опровергающие ее или размывающие, по-прежнему продолжает организовывать поле политической конкуренции и помогать партиям определять свою идентичность. Конечно, она больше не представляет собой summa divisio, разделение, которое суммирует все остальные. Ее золотой век позади нас вместе с эпохой второй индустриальной революции и институционализацией классовой борьбы, когда возникало впечатление – обманчивое, – что разделение идеологическое и разделение социологическое более или менее совпадают и что класс собственников (правые) противостоит классу тружеников (левым). Эта прекрасная простота нас покинула, и, по всей вероятности, навсегда, если судить по доступным данным151. Тем не менее старое противостояние сохраняется и не перестает окрашивать, пусть даже подспудно, новые разделения. Оно оттеняет их и усложняет. Отвергнутое эксплицитно, разделение воскресает имплицитно.

Так, кто бы что ни говорил, существуют популизм правый и популизм левый, как бы ни старались протагонисты обоих перешагнуть линию раздела; отличие «нации народа» от «народа нации» тончайшее, но разом и важнейшее. Там, где одни подчеркивают постоянство нации и выражение ее суверенитета, другие выдвигают на первый план защиту представителей этой нации от нежелательных последствий глобализма. Сходным образом можно говорить о существовании «правой экологии» и «экологии левой»; они отличаются тем, насколько глубокую трансформацию коллективной деятельности планируют, и их представители молчаливо подтверждают это различие. Примечательно в данном случае, как в свете новой поляризации происходит перераспределение старинных идентичностей. «Левые экологи», проповедуя полный разрыв с образом жизни продуктивистским и консюмеристским, впускают в свои ряды перебежчиков из числа старых консервативных правых, которые получают здесь орудие для борьбы с ненавистной сатанинской современностью. Со своей стороны, «правые экологи», убежденные в возможности переориентировать индустриальное и торговое общество и направить его по более приемлемому пути, охотно принимают в свое объединение немалое число бывших левых, которые, несмотря ни на что, продолжают верить в силу науки и техники. Разлом в рядах классических правых и классических левых, который отделяет их либеральное