Книга Уход Толстого. Как это было - Виталий Борисович Ремизов

Т. Л. Сухотиной-Толстой. — В. Р.) велела написать: „Милый Дедушка, я тебя крепко, крепко целую“. Конечно, хорошо бы тебе было у нас, и нам с тобой, да, видно, нельзя. Я издали чувствую, как тебе нужно одно — покой, а на твое несчастье, к тебе со всех сторон предъявляется бесчисленное количество требований, многие даже материального характера — что так тебе чуждо, — и приходится кое-как на все отвечать. Спасение твое, конечно, в том, что у тебя есть твоя внутренняя работа, и этим ты счастливее окружающих тебя. […]»[87].

Из письма Татьяны Львовны Сухотиной С. А. Толстой

13 октября 1910 г. Кочеты

«Милая маменька, […]

Папá любит Черткова. Так и на здоровье! Слава Богу, что на старости лет у него есть друг-единомышленник, который кладет все свое сердце и все свои силы и деньги на распространение его мыслей, которые считает важными и достойными распространения. Нам — семье — только надо быть ему за это благодарными, если в нас нет корыстного отношения к произведениям папá. В этом смысле, разумеется, то, что получает Чертков от папá, есть ценность. Но ведь вы примирились с тем, что сочинения папá после 82-го года принадлежат всем. И Чертков — это только передаточная ступень от папá к публике. Не будь Черткова — был бы другой. А ведь в смысле привязанности папá к нему я не вижу, чтобы мы от этого теряли бы каплю любви папá к нам. Как я вам сто раз говорила — я думаю, что для папá теперь земные привязанности настолько второстепенны, что он ни к кому особенно исключительно относиться не может. И отношение его к вам и к семье совершенно иное, чем к Черткову, и эти отношения друг у друга ничего отнимать не могут. Бросьте вы это безумие: ничего, кроме плохого, из этого выйти не может.

Л. Н. Толстой с внучкой Танечкой Сухотиной в имении Кочеты. Май 1910 г. Фотография В. Г. Черткова

Я, приехавши из Ясной, до того страдала болями в области сердца, что ничего делать не могла: ставила себе горчичники, горячий мешок, и только через два дня у меня отлегло. […]

До свидания. Всех целую. Ваша Таня»[88].

Из письма Софьи Андреевны Толстой Т. Л. Сухотиной

15 октября 1910 г. Ясная Поляна

«Милая Таничка, очень тебя благодарю за твое письмо, в котором ты так стараешься все умиротворить; но, поверишь ли, мне, самое слово „Чертков“ стало так ненавистно и болезненно, что я в твоем письме в первую минуту пропустила все, что ты о нем пишешь […] в той области — ад, в котором сжигается моя жизнь, но думаю, что мои страдания спасают душу Льва Николаевича от греха пристрастия к этому врагу.

Конечно, у отца твоего другое чувство к нему, чем к нам, а главное, ко мне. Но в этом-то и горе, в этом-то и мое несчастье.

Обещанье не видать Черткова, ведь я вернула папá, он теперь добился, чего хотел, свободы, о которой сожалел; но он ни разу, спасибо ему, не поехал еще к Черткову, и я радуюсь и любуюсь твердостью его воли над собой; он, по-видимому, спасается от зла, от возможности причинять мне новые страданья. Что-то будет дальше! Неужели же так и нельзя жить без этого негодяя? Ведь жили же раньше, и как были счастливы! Кажется, папá понял, что можно жить и без него.

Теперь я твердо задалась одной целью: беречь, покоить, не расстраивать ничем папá, и продолжать любить его — что бы ни случилось. Запоступкисвои могу еще отвечать, но за чувства и мысли — невозможно. […]»[89].

Из дневника Льва Николаевича Толстого

13 октября

Софья Андреевна очень взволнована и страдает. Казалось бы, как просто то, что предстоит ей: доживать старческие годы в согласии и любви с мужем, не вмешиваясь в его дела и жизнь. Но нет, ей хочется — Бог знает чего хочется — хочется мучить себя. Разумеется, болезнь, и нельзя не жалеть.

14 октября

Все то же. Но нынче телесно очень слаб. На столе письмо от Софьи Андреевны с обвинениями и приглашением — от чего отказаться? Когда она пришла, я попросил оставить меня в покое. Она ушла. У меня было стеснение в груди и пульс 90 слишком. Опять поправлял «О социализме». — Пустое занятие. Перед отъездом пошел к Софье Андреевне и сказал ей, что советую ей оставить меня в покое, не вмешиваясь в мои дела. Тяжело. Ездил верхом.

Из письма Владимира Григорьевича Черткова Л. Н. Толстому

14 октября 1910 г. Телятинки

«Дорогой Лев Николаевич, Александра Львововна мне все рассказала о том, что у вас происходит, и мне хочется вам сказать только одно: уезжайте, ради Бога, уезжайте поскорее опять в Кочеты, пока Сухотины еще там. Если вы не хотите сделать это для себя, то сделайте это ради Софьи Андреевны. Она совершенно очевидно опять увлечена по тому же пути душевного волнения и требовательности, которых сама остановить не в силах […]»[90].

Л. Н. Толстой. Статья «О социализме». 1910. Черновой автограф

Л. Н. Толстой. Ясная Поляна. Март 1903 г. Фотография С. А. Толстой

Из «Дневника для одного себя»

Льва Николаевича Толстого

13 октября

Оказывается, она нашла и унесла мой дневник маленький. Она знает про какое-то, кому-то, о чем-то завещание — очевидно, касающееся моих сочинений. Какая мука из-за денежной стоимости их — и боится, что я помешаю ее изданию. И всего боится, несчастная.

Письмо Софьи Андреевны Толстой Л. Н. Толстому

14 октября 1910 г. Ясная Поляна

«Ты каждый день меня как будто участливо спрашиваешь о здоровье, о том, как я спала, а с каждым днем новые удары, которыми сжигается мое сердце, которые сокращают мою жизнь и невыносимо мучают меня и не могут прекратить моих страданий.

Этот новый удар, злой поступок относительно лишения авторских прав твоего многочисленного потомства, судьбе угодно было мне открыть, хотя сообщник в этом деле и не велел тебе его сообщать мне и семье.

Он (Чертков. — В. Р.) грозил мне напакостить, мне и семье, и блестяще это исполнил, выманив бумагу от тебя с отказом. Правительство, которое во всех брошюрах вы с ним всячески бранили и отрицали, — будет по закону отнимать у наследников последний кусок хлеба и передавать его Сытиным и разным богатым типографиям и аферистам, в то время как внуки Толстого по его злой и тщеславной воле будут умирать с голода.

Правительство же, Государственный банк хранит от