Книга Змеелов. Книга вторая - Александр Дорнбург

наведаться еще в одно место.

Да и смысл ожидать? Собаки брешут, а при приближении наверняка подымут лай. Хоть святых выноси. Да и кроме собак неожиданностей хватает. Кто-то из жителей может выглянуть из окна. А может кто-то решит ночью смотаться в деревенский сортир. Всего не предусмотришь. Ночь может слышать и у стен домов могут быть уши. Разбудишь осиный рой! Тут мышь не проскочит.

Не надо корчить из себя ребенка! Поэтому мне предстоит действовать старым, добрым и проверенным методом. То есть «через жопу». В надежде на авось, небось и как-нибудь. Пусть все катится к черту!

Я оставил себе в качестве маяка за стволом толстого дерева зажженный фонарь железнодорожника, обращенный лучом в лес. Чтобы свет его было еле видно, но я смог бы иметь какой-то ориентир в темноте для возвращения. Бережёного Бог бережёт. Сделал вдох, как делает сильный пловец, перед погружением в море, мрачная улыбка тронула мои губы.

И я пошел. Гордо и смело. За плечами — винтовка, в одном кармане распахнутого плаща — Маузер, дополнительные патроны для винтовки, в другом — бутылка с «коктейлем Молотова», зажигалка и мелок. В ножнах нож. В правой руке — духовой пистолетик, стреляющий иглами.

Топ, топ, топ — тихим рефреном звучали мои шаги, но больше не было слышно ни звука.

Сглазил! Собаки в деревне залаяли все разом. Зазвенели за заборами металлические цепи, захрипели от злости, заливаясь, псы. Я неумолимо приближался во тьме и собаки бесились, теперь они лаяли с надсадным воем. Надобно заметить, что не все собаки по ночному времени сидели на цепи. Многие из них были совершенно «вольными птицами». Обычно человек боится собак, а собака никого не боится. Так как особо не думает. И у нее острые зубы. Кроме того, звери не знают страха, боли и жалости.

Из-за ближайшего угла внезапно выскочил огромный лохматый пес. Чем-то этот клыкастый кабысдох напомнил мне персонажа из детского фильма «Ко мне, Мухтар». Я прицелился в наглого собакена из духового пистолетика и моментально рванул рукой нож из ножен. Офигеть! Моя беда заключалась в том, что отравленные иглы, хоть и бесшумны, но подействуют только через четверть часа, а за это время меня успешно могут порвать на окровавленные куски.

Но мне неожиданно повезло. Возможно, я слишком долго возился по работе с ядовитыми змеями и теперь пропитался устойчивым запахом смертельно опасных пресмыкающихся. Сколько раз кобры, эфы и гюрзы пытались прокусить эти сапоги, поливая их снаружи ядом!

И пес, видимо, это почувствовал. Внезапно, приближаясь, он резко сменил свой неистово иступленный лай на испуганный вой. Я не успел опомниться, как последние шесть шагов этот четвероногий друг проделал с жалобным визгом, пригибаясь к земле и затем стал, скуля, преданно и подобострастно облизывать мне сапоги.

— Хорошая собака! — облегченно сказал я. — Беги домой, забейся куда-нибудь.

Перепуганный пес мигом развернулся и умчался, забившись куда-то в будку. Транслируя в пространство свою умную мысль: «Вы, главное, мне есть побольше давайте, остальное — ерунда». Вот и замечательно.

Злобный лай вокруг внезапно сменился мертвой тишиной. Собаки, подобно волку, почуявшему ловушку, решили со мной не связываться. Ходит кто-то? И пусть себе ходит!

Я снова сунул нож в ножны, засунул пистолетик за пояс и, поднатужившись, оторвал доску от циклопедического забора. У крайней хаты, вблизи околицы. Мелком я изобразил на этом заборе детский рисунок тризубца. В примитивном стиле ранних символистов-авангардистов. Если кому из ценителей не понравится, то «я — художник, я так вижу». Пусть все подумают, что это визитная карточка бандеровцев. Как учили нас мудрые предки: «Разделяй и властвуй».

Затем вторая доска, с глухим треском последовала вслед за первой. И я залез внутрь. Осторожно, чтобы не споткнуться и не наделать шума.

Двор встретил меня поросшим сорняками пространством, где среди ужасающей грязи были проложены доски для перемещения между грядками. Иначе бы ноги могли увязнуть в вязкой жиже. Настоящий свинарник!

Домики в этой деревне были с одним, редко двумя окнами, на фасадной стене. Глухими, так как все окна были убраны в закрытые ставни. Олицетворявшие собой символ неприступности хозяйских закромов.

У такого окна я остановился. Со скоростью нападающего ястреба, достал коктейль Молотова, вытащил зажигалку и запалил тряпку. Затем, резко рванул ставню, оторвал полотно доски, вырвав петлю сверху. Локтем ловко разбил оконное стекло и забросил бутылку прямо в дом. Гори-гори ясно! Чтобы не погасло!

А теперь ходу. Обратно в дырку за забор, а затем и к опушке леса. Туда где еле светит обращенный глухой стороной фонарик железнодорожника из-за дерева. Ага, счас, разбегусь только! Я успел почти добраться до леса, как деревня стала оживать. Огонь неумолимо разгорался и проснувшись из домов повалили люди. Прекрасно. На фоне языков пламени я их прекрасно вижу, а они меня на фоне леса — нет. То, что доктор прописал! Как выразился поэт: «В гущу бегущим, грянь парабеллум!»

В Бутримичах начинались форменная круговерть, бардак и катавасия. Вся деревня на уши встала. Пожар в доме весело разгорался, люди, высыпав на улицу, энергично кричали что-то друг дружке. Я же, выцелив пятерых находящихся рядом мужиков, отдавая предпочтение мужчинам мобилизационного возраста, быстро и аккуратно произвел пять выстрелов. Спортивный азарт меня подбадривал. Подонки, у которых признаки интеллекта на лицах начисто отсутствовали, начали падать как кегли. Хорошие цели — моя слабость.

Из-за суматохи вначале никто ничего толком не понял. К сожалению, мне пришлось перезаряжаться. Так что набранный темп я потерял.

Но обстановка все равно играла за меня. Прятавшихся польских мордоворотов мне было относительно хорошо видно. На фоне огня. Горит бомжатник! Горит свалка! А вот им меня на фоне леса было никак не разглядеть. Так что парочка выстрелов в ответ безвредно ушли в молоко.

А вот я снова не сплоховал, обыденно отправив очередную группу коварных польских рептилоидов в ад. Мне повезло, что в основном они ничего не соображали, а понадеявшись на свое численное превосходство, рванули в мою сторону, грозно мыча и размахивая руками и оружием. Переходя границы дозволенного. Еще минус пять. Каждому я словно ломом по голове саданул.

После этого я расстрелял последние пять патронов, приземлив еще троих. Трусов и подонков. Получите пилюли, согласно выписанному рецепту и распишитесь!

Все, баста! Патроны кончаются. Осталось еще пару штук, но их я приберегу на крайний случай. Да и мужики мобилизационного возраста у поляков тоже, видимо, закончились. А с женщинами и детьми мне воевать не с руки. Запрещенный прием. Да и незачем. Придут вскоре дикие шакалы-бандеровцы