Книга Тайная сторона Игры - Василий Павлович Щепетнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С нетерпением буду ждать нового романа мэтра.
Вскоре они расстались — Анна-Луиза вернулась дожидаться Уэллса, а Арехин, послав кучера шагом, пошел рядом с возком пешком. Необходимо размяться и подумать, прогулка для этого и существует.
Итак, опять Марс и марсиане. Теперь уже конкретный план — призвать марсиан на подмогу. Лучи смерти, гигантские треножники… Они, поди, и кровь человеческую пьют, марсиане? Начнут, конечно, с капиталистов и помещиков, повкуснее будут, откормленные, а как переведется буржуазия, то и за нелюбимый Лениным пролетариат возьмутся.
Нет, чушь, ерунда.
Но если — не ерунда? Если эти пропавшие камушки — ключи к двери, ведущей на Марс? Оставим в сторону физические законы, просто — ведут, и все. И принцы Ольденбургские не сочиняли, а действительно перемещались в пространстве.
Призовешь на помощь марсиан, те, освободители, придти-то придут, а уйти — не уйдут, ещё чего.
Ладно, отойдем от фантастики. Допустим простое: камушки эти обладают, по мнению определенных лиц, великой ценностью. А определенное лицо это не кто-нибудь, а Ульянов-Ленин. Вот поговорит Владимир Ильич с Уэллсом, потом прикажет: «А подать сюда Богданова-Малиновского».
Приведут мигом. «Ну, Богданов-Малиновский, давай поскорей марсианские камни».
С Ильичом шутки плохи. Отговорок не принимает. Что не так — обольют бензином, да и спалят на заднем дворе, как бедную Фанни.
А Богданов-Малиновский скажет — были камни, были, не отрицаю. Не знал я, что они понадобятся вам, дорогой Владимир Ильич, и одолжил на время нашей театральной звезде Матильде Палиньской. Очень уж Луначарский об этом просил. Ведь не навсегда отдавал, а только для спектакля. Но их у нее украли. Похитили подлые люди, вот и свидетели есть — Палиньская, Луначарский, люди помельче. Ищут их, нет, не знаю. Говорят, Луначарский распорядился поиск прекратить, Владимир Ильич. А подать сюда Луначарского! И пошло-поехало, концов не сыскать. А позвать-ка сыщика! Что ж вы, голубчик, камушки-то проворонили? Нет, не проворонили?
Так будет, или иначе, а все равно неприятно. Революция революцией, но марсиане — нехорошо. Разве у Маркса где-нибудь про марсиан написано?
Что-то он того… сбивается на язык тезки. С кем поведешься, от того и блох наберешься…
Усилием воли Арехин отстранился от событий сегодняшнего дня. Представил, что это было вчера или даже позднее. Утро вечера мудренее, вот он и создал утро внутри собственной головы.
И сразу стало ясно — Оленева следует искать!
10
Искать каждый может. Другое дело — найти.
Вернуться в Кремль? Положим, ему дадут мандат на допросы и обыски вождей — что, впрочем, маловероятно. Но где обыскивать и кого допрашивать?
Кажется, ответ ясен — Богданова. Но… Товарищ Богданов себе на уме. Товарища Богданова и прежде допрашивали, при царском режиме. Товарища Богданова голыми руками не возьмешь. А возьмешь — так без рук останешься.
Богданов будет отрицать связь с Оленевым. Не знаю, мол, и все. Кто такой Оленев? Кто его видел? Выдумки это. Интриги. Провокация.
А, действительно, кто его видел? Только Гроцкий. Но ведь Гроцкий не утверждает, что Оленев был в Кремле. Он только повторил намек Оленева, а правильно сыщики этот намек поняли, нет, Гроцкий не отвечает. Может быть, земля в представлении Оленева начинается вовсе не с Кремля, а с почтамта или кладбища. Только кладбищ в Москве множество, а Кремль один.
Логика, конечно, хромает на все сорок ножек. Искать-де удобнее под фонарем…
Как там говорил Гроцкий о лаборатории Оленева, вернее, о мастерской? Место, священное для каждого ученого человека? Опять намек, загадка. Сидит девица в темнице, а коса на улице — морковь. Он все матушку спрашивал, отчего именно морковь, а не лук, петрушка, свекла.
Какое место в Москве священно для каждого ученого? Университет. Но опять — поди, найди в университете… Он большой.
Арехин почувствовал, что нагулялся и надумался вволю. Сел в возок, сказал:
— К Сухаревской башне.
В конце концов, почему бы и нет? Башня, как объект поклонения ученых, ничуть не хуже университета. Яков Вилимович Брюс — фигура эпическая, вровень с Добрыней стоит. А искать в башне не в пример легче.
Легче-то легче, а все-таки она тоже не маленькая.
Они ехали по Сретенке, и шатер Сухаревки рос, как странный гриб посреди зимы.
Перед башней стояла подвода, рядом — красноармеец. Он присматривал за четверкой бывших, носивших трупы из подводы в башенные ворота.
Вот, значит, как. Сухаревская башня теперь стала кадаверной.
Арехин вышел из повозки, подошел к красноармейцу.
— Стреляные?
— Не, — красноармеец смотрел на Арехина. По виду буржуй, но не боится, а спрашивает, будто право имеет. Лучше ответить. — Не, тут которые от флуенцы померли.
— И давно — сюда носите?
— Велено, как стемнеет, так и вести.
— Это вы поторопились. Еще не стемнело.
— Много их, мертвяков… — оправдывался красноармеец, — много, а подвода одна. Нам иначе не управиться…
Действительно, бывшие и сами еле двигались. Каждое тело они укладывали на носилки, и, вчетвером, несли их, сгибаясь под тяжестью.
— В башню складываете?
— Ага. Земля теперь мерзлая, а мрут — штабелями. Весной пообтает землица, тогда, может, и закопают. Или в реку побросают, ракам на радость…
Арехин прошел в ворота.
Короткий проход, и он оказался в большом зале. В полутьме видны были тела, уложенные вдоль одной из стен, но не рядком, а штабелем. Правильно, их много будет, тел. Тысячи.
Знал бы Брюс…
Арехин начал подниматься. Лестница шла вдоль башенной стены, мимо окон, частью и разбитых, сквозь которые внутрь залетал снег. Да, мороз теперь не помеха, напротив. Но мог ли Оленев что-нибудь делать на морозе?
Он добрался до самого верха, толкнул дверь.
— Здравствуйте, Александр Александрович, Еще немного, и вы бы меня не застали.
Голос, бодрый, энергичный, принадлежал господину лет шестидесяти. Господин в потертой шубе сидел в старинном кресле, протянув ноги к маленькой переносной печурке-жаровне.
Угли в жаровне еле тлели.
— Вы меня знаете, — медленно проговорил Арехин.
— Разумеется, маэстро.
— А я вас видел в мае 1914 года, — продолжил Арехин. — Вы, господин Нонейм, играли против меня французскую защиту в партии-блиц, и на двадцать шестом ходу я проиграл по времени.
— Да, часы были неисправны, минутная стрелка разом прыгнула на три деления, — подтвердил господин в потертой шубе, вставая с кресла. — Мне просто повезло.
— И вы ждали меня здесь, чтобы дать мне возможность отыграться?
— Нет, нет, маэстро. Просто я хотел вернуть вам то,
