Книга Черного нет и не будет - Клэр Берест
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тем же вечером Дороти выбросилась из окна.
Рассказывая это Фриде, Клэр плакала. Она также добавила, что Берни вдруг рассказал ей, как прошла их последняя встреча с Дороти: про совет купить роскошное платье и найти мужа, про врученную тысячу долларов.
Невероятное платье из бутика «Бергдорф Гудман», in fine[125] у Дороти больше не будет случая, чтобы надеть его.
Показывая картину, Фрида изложила Жаклин всю историю. Историю женщины, которой говорят, что с такой красотой ей остается одно – быть потаскухой, немедля найти мужа, историю женщины, в личике которой таились и прелесть, и погибель. На картине изображено его вертикальное величество Хэмпшир-хаус: здание занимает почти все полотно, хотя окутано оно, даже скорее затоплено, волокнами тревожного тумана, из-за которого городской пейзаж совсем не виден. На заднем плане проглядывает крошечное тело, падающее из окна, которое по размерам чуть больше остальных, пятно в форме человека, голова пока вверху; на среднем плане, окутанном облаками, тело девушки видно отчетливее, теперь ее голова внизу, она падает, лицо при этом невозмутимо – чудесное лицо.
На переднем плане, словно на сцене театра, Дороти Хейл покоится на земле, чуть ли не в руках зрителя, с нее слетели туфли, одна нога выходит за рамки полотна, будто бедняжка продолжает падать, но на этот раз с картины, будто снова дана возможность погладить ее по ноге, обогреть. На лице ни царапинки, кинодива, смотрящая вам в глаза, обреченное совершенство, оскверненное лишь струйками крови, что текут из правого уха в рот. Одета она в черное платье. К груди приколот шикарный, еще не увядший букет желтых роз.
Кровь видна и на раме. Такова кровь женщин – красивая? тогда молчи! – свихнувшихся на слишком властном желании, которое они порождают в мужчинах.
– Фрида, ничего подобного в живописи я не видела.
– У меня получился грустный портрет, Жаклин, портрет Дороти Хейл.
Бретон зовет двух женщин, просит их перестать шушукаться, он раздражен, что, закрыв дверь, его оставляют одного – у него все и всегда должно быть под контролем. Человек десять, еле втиснувшихся в двухкомнатную квартиру Бретонов, среди забитых до краев пепельниц и бутылок вина играют в «изысканного трупа»[126], потом Андре предлагает другую игру – «правда или действие». Нужно ответить на нескромный вопрос, если не отвечаешь – выполнить действие. Поль Элюар спрашивает у Фриды, каков ее возраст. Та совершенно спокойно отвечает, что ответа на этот вопрос им никогда не узнать. Действие, действие!
– Прекрасно, – говорит Бретон Фриде. – Ты сидишь на стуле, так займись с ним любовью!
Фрида ничего не отвечает. Она кладет сигарету, медленно поднимает юбки – видны только тоненькие ножки да босые ступни с красными ногтями, ими она начинает ласкать деревяшки, по-обезьяньи, по-змеиному. В комнате воцарилась оглушающая тишина, постепенно, вскруживая разгоряченные головы, мексиканка возбудилась, она раскачивается на подлокотниках, выбирая положение, чтобы обрушиться в оргазме, двигается и изгибается в хореографии обуреваемых желаний, обстановка накаляется, Фрида кричит, сильнее, отчетливее, милая проворная девушка выгибается в удивительной схватке с неодушевленным предметом. До апогея.
«Прекрасно, как случайная встреча на анатомическом столе швейной машины с зонтиком!» – мог бы вскрикнуть этот выскочка Бретон.
Господа сюрреалисты потеряли дар речи.
– Будут еще вопросы? – спрашивает взмокшая Фрида.
Желтый подсолнух
Цветы в бутоньерке.
Единственным парижанином, снискавшим милость в глазах Фриды, стал Марсель Дюшан[127].
Самый утонченный, самый проницательный мужчина из всех, что она встретила в Отвратительном Париже – так Фрида прозвала город. Ум Дюшана притягивает, а естественная простота опьяняет. За кажущимися стыдливостью и робостью Марселя скрывается истинный матадор с серыми глазами цвета противоположного берега, с тонким ртом, складывающимся в забавную молниеносную ухмылку, порывистый и угловатый образ дополняют приводящие в ужас шутки и бесовское чувство свободы. Марсель находит Фриде гостиницу, чтобы она съехала от Бретонов, – «Режина» на площади Вогезов, Марсель договаривается с галереей, Марсель провозит через таможню картины и устраивает гостье туры по интересным местам французской столицы. Дюшан – кудесник с крыльями из соломы. Он жил в Нью-Йорке, и Фрида уже слышала о нем, в основном от Жюльена Леви и Ника. В Штатах о нем ходят легенды, он оставил там гору разбитых сердец.
Марсель ведет ее в потайную квартирку на улице Пеликан, неподалеку от рынка, в миловидное, неприглядное здание, похожее на бордель, где вызывающе убивают время галантные девицы и исполненные неги юноши в компании художников и музыкантов, собравшихся, чтобы опуститься на дно и припасть к слишком крепким напиткам, купить которые можно только из-под полы. Это место Фрида обожает: стены в рисунках, в нише с балдахином устроились скрипачи, сунув им несколько монет, Фрида просит сыграть испанские мелодии; так же она делала в Мехико на площади Гарибальди, где собираются марьячи. Здесь есть и обезьяна, скачущая по комнате, она напоминает Фуланг Чан, что осталась в синем доме.
– Фрида, а ты знаешь, откуда пошло название улицы Пеликан? – спрашивает Марсель с загадочной улыбкой в уголках рта.
– Рядом, наверное, питомник экзотических птиц?
– Не исключено. Но на самом деле это искаженное название Пуаль-о-Кон[128], более приличное, потому как с эпохи Средних веков здесь селятся проститутки. Обратила внимание, что номера домов на улице выкрашены красным цветом?
Фрида со смехом кивает.
– Одна подруга мне рассказала, что средневековые женщины выходили замуж в красном.
– Как думаешь, цвета каким-то образом связаны с условностями или наоборот?
– Я так не думаю. Честно говоря, мне кажется, цвета существуют вне условностей.
– Однажды Пикассо мне сказал: «Когда у меня нет синего, я использую красный».
– Марсель, а где твои краски?
– А я, Фрида, не рисую уже очень давно. Мне по душе шахматы.
Став завсегдатаем кабаре-бара «Бык на крыше», она заходит в него почти каждый вечер: осушая по углам зала бокалы шампанского, Фрида с завистью смотрит на танцовщиц. Настоящий французский дух! Гарленд Уилсон, гениальный черный музыкант, постоянно играет здесь на пианино, подсев рядом, Фрида ночи напролет заказывает ему песни и наблюдает, как по клавишам бегают его руки. Гарленд привязался к этой маленькой дамочке, что не лезет за словом в карман, не способна выдавить из себя ни фразы по-французски, не прочь выпить как следует и надрывает глотку, сочиняя тексты к мелодиям, которые он ей предлагает. Его очаровывает ее любовь к танцам, хотя танцевать она не может. Да и к тому же в «Быке» не встретишь банду сюрреалистов, ведь это бар Кокто[129], а они друг друга терпеть не могут. Фриде так понравился фильм «Смерть поэта», что, встретив его режиссера, она не поверила своим глазам. Их познакомил Марсель, они с поэтом одного возраста – обоим в районе пятидесяти, и у обоих на лице эта удивительная усталость, вечная молодость, что пожирает радуги парами невидимых миров. Их можно принять за братьев – и и тот и другой нескладные. Жан Кокто взглянул на Кало сверху вниз и произнес: «Это тебя я должен был снять у себя в фильме, ты прекрасно смотрелась бы в декорациях Зазеркалья!»
Подготовка к выставке началась, дата назначена, приглашения разосланы, но Бретон принял решение, что эта выставка будет посвящена Мексике, а не работам Фриды Кало. Hijo de puta. Он обвел ее вокруг пальца. Знай она об этом, не потащилась бы во Францию, а вернулась бы к мужу. Фрида не видела его уже несколько месяцев. На выставке Андре также хочет представить доколумбовские статуэтки, одолженные у Диего, и много барахла, купленного на рынке в Мехико, – в церкви он даже украл ретабло, посчитав их сюрреалистичными. И среди этого ужаса Бретон собирается повесить картины Фриды. Она в ярости. У нее складывается ощущение, что она принимает участие в ярмарке, выставляется в зоопарке. Мексиканская
