Книга Овация сенатору - Данила Комастри Монтанари

лице Агриппины и её сыновей.

— Но они же тогда были ещё детьми! — возразил вольноотпущенник.

— Это позволило бы их матери и её друзьям править вместо них. А то, что Одиннадцатый легион выполнил приказ императора и удержал позицию, преподнесли как образец настоящего героизма… И Рим снова превозносил Тиберия!

— Ты не преувеличиваешь, мой господин? Ещё немного, и скажешь мне, что убил Цепиона, желая спасти империю! Если дело обстоит так, то ты заслуживаешь лаврового венка. И всё же я не верю, что твой друг Валерий горит желанием надеть его на тебя!

— У Цепиона определённо были сообщники в Риме… Паул Метроний хотя бы! — воскликнул крайне взволнованный патриций.

— Браво! Если сумеешь засудить консула вместо себя, то не только спасёшь свою голову, но сможешь без проблем наведываться к его жене, — с сарказмом заверил Кастор.

— Цепион и Метроний — двоюродные братья. С тех пор как существует Рим, в семьях всегда плелись заговоры.

— В самом деле, Брут и Кассий были свояками, а Катилина вовлёк в заговор всех своих родственников, — согласился секретарь. — Ничего не скажешь, хозяин, твоя фантазия летит быстрее ветра. Теперь тебе остаётся только увязать всё это со смертью Антония, и можно закончить расследование.

Тут послышалось деликатное покашливание управляющего, который сообщил о прибытии Помпонии.

— О боги, я же пригласил её на ужин! И с этими новостями совсем позабыл о нём, а теперь уже не успеть приготовить что-то приличное, — огорчился патриций.

— Я позаботился об этом, мой господин, — вмешался как всегда предусмотрительный Парис. — Я позволил себе заказать Ортензию обед из рыбы и дичи. У нас есть кефаль, морской лещ и вальдшнепы под соусом. А также, разумеется, закуски, салаты, грибы и паштет из морских ежей. К сожалению, сегодня не доставили лукринских устриц, но кондитер только что вынул из печи пирожки с перцем, которые так нравятся госпоже.

— Прекрасно, Парис! — облегчённо вздохнув, воскликнул Аврелий, и управляющий слегка поджал нижнюю губу в знак величайшей радости.

XVI

ЗА ДЕСЯТЬ ДНЕЙ ДО ИЮЛЬСКИХ КАЛЕНД

Несколько дней спустя Помпония возлежала на мягком триклинии, красуясь в новой тунике из черно-жёлтого муслина, что делало её похожей на толстого шмеля.

— Мой дорогой, в том, что я узнала, кое-что не сходится, — делилась она сомнениями с патрицием. — Помнишь, я на днях сказала, что хочу сама расспросить всех подруг, знавших Антония Феликса? — Аврелий сдержал улыбку, отметив про себя, что для матроны даже убийство — это прежде всего отличный повод покопаться в любовных делах окружающих. — Так вот ни одна из них не упомянула о любовной близости с ним. Самые красивые женщины Рима, понимаешь, самые привлекательные, самые беспринципные… Наш дорогой Феликс сопровождал их на пиры, в театры, в цирк, а потом желал им спокойной ночи на пороге! — удивлённо воскликнула Помпония.

— Дамы, о которых идёт речь, могли и солгать, защищая свою репутацию, — возразил сенатор.

— В каком мире ты живёшь, Аврелий? — удивилась матрона. — Сегодня, чтобы хоть что-то значить в Риме, женщина должна иметь как можно больше любовников. Ходят слухи, будто даже у верховной жрицы весталок есть грешки, которые надобно скрывать!

— И всё же Антоний Феликс заставил немало говорить о своих любовных победах…

— Знаешь поговорку — lingua factiosus, iners opera — ловок болтать, да делать не умеет… Короче, собака, которая лает, не кусается!

— Выходит, наш друг уделял внимание только Глафире и законной супруге, оставив её беременной…

— Ты забываешь Авзонию, жену Токула. Жаль, что нельзя заглянуть в Эреб и расспросить её! Однако жива её служанка, которую та забрала из дома Токула после развода. Надо бы разыскать её, и это уже твоя забота, Кастор!

Секретарь, который вошёл в этот момент с кратером превосходного вина, быстро прикинул: рабыня Авзонии, должно быть, совсем дряхлая, и ясно же, что одно дело общаться с юной, прелестной девушкой, и совсем другое — с мегерой, которая одной ногой уже в лодке Харона…

— Есть новости из дома куртизанки! — поспешил сообщить Кастор, желая отвлечь матрону от опасной темы. — Эбе, эфиопская служанка Глафиры, клянётся, что видела, как Антоний Феликс что-то передал хозяйке утром в день убийства…

— И что же это? — поторопил сенатор, затаив дыхание.

— Ну, ты ведь знаешь, как делаются дела: нельзя рассчитывать, что всё достанется бесплатно.

— Сколько она просит? — вздохнул патриций.

— Пятьдесят сестерциев.

— Девочка, которая в жизни своей не видела ничего, кроме нескольких ассов? Вот тебе пять, Кастор, и случится чудо, если она получит хотя бы два!

— Но, мой господин, на этот раз ты ошибаешься. Заставить Эбе заговорить — очень непростая задача! Она очень любит хозяйку и не хочет выдавать её секреты. Мне пришлось не только предложить ей половину ауреса, но и пообещать, что помогу сесть на одну из твоих трирем, которые отправляются в Египет.

— А это ещё зачем? — удивился Аврелий.

— Её продали в рабство ещё в младенчестве, и теперь она вбила себе в голову, что должна отправиться на родину и найти мать, которую никогда не знала.

— Бедная девочка, хочет отправиться туда одна, навстречу стольким опасностям… — сразу же заволновалась Помпония. — Я готова проводить её до Александрии, вот уже четыре года как не была там…

Сенатор вздрогнул при мысли, что могут натворить экстравагантная матрона и неопытная служанка на одном из его судов: бунт обеспечен, это уж точно, но нельзя исключить и кораблекрушения.

— Бесполезная затея, Помпония, — расстроил сенатор добрые намерения подруги. — Мать Эбе несомненно рабыня, а значит, может находиться как в Египте или Нубии, так и в Риме, Греции или любой другой части империи. Нет никакой возможности найти её.

— И то верно, — согласилась Помпония, огорчившись.

— Действуй, Кастор, — продолжал сенатор, преодолев неожиданное препятствие.

— Наверное, из-за тоски по матери Эбе всегда испытывала особую любовь к бездомным детёнышам животных. Как раз накануне гибели Антония она нашла на улице крохотного котёнка и принесла его домой, получив у Глафиры разрешение оставить его.

— Да, помню, видел у неё на плече, — сказал Аврелий.

— В то утро, когда она