Книга Как же трудно быть богом. - Виктор Андреевич Петров

начиная слепить окружающих.

И так сощуренные глаза гончие превратились в две узких щёлочки.

Она переместила упор с задних на передние ноги, занимая оборонительную позицию, шерсть ее встала дыбом увеличивая и так немаленький размер твари.

Свет между тем разгорелся максимально практически полностью, захватив всё пространство нас разделяющее. А затем над головой у меня зажегся нимб.

В глубине души я улыбнулся, помнят руки, помнят.

В ангельской среде вешать на себя нимб было таким же обыденным делом как завязывать галстук в офисах. И делалось это с той же самой функцией. К тому же нимб был показателем статуса, и я нисколько себя не ограничивая повесил толстенный обруч, что соответствовал минимум старшему ангелу.

Глаза гончие округлились, кажется, она прекрасно знала, что это такое. Она сделала шаг назад, и было хотела попятиться дальше.

Но в этот момент на её шее вспыхнул Алый обруч. До этого он был незаметен чёрный на чёрной шерсти. Теперь же он сиял исписанный вязью сложных рун. Магические знаки начали кружиться, гончая захрипела и попробовала стащить его лапой, но у неё ничего не вышло. Спустя несколько секунд её глаза налились безжизненным алым сиянием, и без всяких проявлений осознанности бросилась на меня.

У меня не было времени поразмышлять что делает рабский ошейник на этой гончей, и кто отдал ей приказ убить меня. С этим можно разобраться позже. Сейчас желательно не дать ей меня убить.

Я чётко понимал – единственное, что меня сейчас отделяет от небытия, пять жалких метров. Я бросился бежать в сторону дома, попутно ослепляя тварь вспышками белого сияния, когда она приближалась совсем близко. А приближалась она очень часто, поскольку с её скорость была раза в четыре выше моей.

Адский гончих не зря называют гончими...

Глава 12

В конце концов произошло то, на что я надеялся еще с первых минут.

На мой крик пришел Филипп.

Я всё-таки успел приблизился к поместью на достаточное расстояние. Когда мне навстречу выскочил Филипп, я чуть было не спутал его со второй адской гончей.

Питомец здорово изменился, за неполные сутки, шерсть его закрутилось и ороговела, мышцы стали более внушительными, а в глазах появились тусклые огоньки, в свете ночи их было хорошо видно. К тому же цвет его изменился на более тёмный, практически сливаясь с сумраком.

Видимо преобразование энергии далось ему очень легко.

-Задержи его! -прорычал я тяжело дыша- Но не смей помирать.

Я послал псу мысленный образ основных Атак гончей, та была под действием рабского ошейника и била в целом примитивно и однотипно. Это и спасало меня от смерти все эти секунды. Однако мощь ее ударов осталось прежней, также как и скорость, а также свирепость. Всё это дополняло полное отсутствие инстинкта самосохранения, короче говоря тварь оставалась очень опасным противником.

Я же бросился в дом. На то, чтобы надеть доспех или усилить зачарование на булаве времени не было.

Тем не менее я знал, что может мне помочь.

По пути я крикнул слугу, но деда дома не оказалось, было надежда, на то что он обладает достаточной мощью чтобы справиться с этой тварью.

Сестры тоже нигде не было видно...

Я стремительно перебрав ступеньки и жадно зачерпывая воздух в горящие лёгкие, распахнул сундук и достал со дна кинжал.

Если от брони и дубины скорее всего проку не будет, слишком велика разница в классе, то кинжал с первого своего появления меня заинтересовал. Он каким-то образом сопротивлялся моему взгляду, скрывая какие-то свои чёрные тайны. А это очень многого стоило, и говорила о том, что артефакт очень-очень-очень непростой.

Я до боли в костяшках сжал резную рукоять. Глянул на лежащую рядом броню и проигнорировав её бросился вниз. Сейчас дорога каждая секунда. Чтобы одеть эту громоздкую штуку и застегнуть всё как надо, мне понадобится не меньше минуты. Да и защиты броня даст максимум на один удар гончей, что просто не существенно.

В груди я почувствовал щемящее чувство. Давно я его не испытывал. Очень давно.

Это чувство беспокойства, причём рождалось оно не от гормонального фона текущего тела, а где-то из глубины души. Чувство беспокойства за близкого. Беспокойство за жизнь Филиппа. Когда же этот блохастый кусок меха успел стать мне дорог!?

Я никогда не отличался особой сентиментальностью. По крайней мере не показывал это. Однако в глубине души за показной грубостью, я всегда глубоко ценил и уважал тех кто были искренне преданны мне и любили. А собаки — это делать умели и совершенно не стеснялись показывать свои чувства.

Я вытер уголок глаза рукой и толкнул тяжёлую входную дверь. И очень вовремя успел вернуться.

Я увидел, что Филип нарушил мой приказ... Но у него была веская на то причина.

В самом углу забора стояла моя сестра, и широко раскрытыми глазами смотрела на адскую гончую. У неё был плюшевый мишка, а сама она была одета в пижаму. Она стояла, вжавшись в забор и тряслась.

Прямо перед ней стоял Филипп. Пес хрипло рычал, а в районе груди у него зияла рваная рана. С одного бока торчала сломанное ребро, прорвав толстую кожу как пергамент.

Гончая стояла напротив , выпялив язык, она тоже тяжело дышала.

Один её глаз потух, ошейник раскалённой-алым светился на шее и так разогрелся что дымился, противный запах палёной шерсти вперемешку со сладким ароматом крови заполнил двор. Всё внимание гончей было сконцентрировано на Филиппе.

Я быстрым скользящим шагом двинулся к ней за спину. Рукоятка кинжала потеплела, кажется, артефакт тоже радовался предстоящему веселью.

Интерлюдия.

Она плохо помнила раннее детство. Воспоминания начинались лет с четырёх.

Тогда о на так же сжимала в трясущихся руках единственную игрушку. Серого мишку, с двумя перламутровыми пуговицами заместо глаз.

Она помнит, как бродила по огромному страшному лесу, населённого чудовищами. Она шла очень тихо и старалась не шуметь, и возможно поэтому её не трогали.